- Извини, что взяла твою игрушку, - поддеваю носком кроссовка рыхлый снег. - Я не знала, что она тебе так дорога.
- Это не моя игрушка, - спокойно произносит он и отпивает ещё.
- Не твоя? А почему ты тогда так разозлился? Это же всего лишь кусок искусственной шерсти... - на последних словах Эмиль поднимает на меня глаза и одаривает таким тяжёлым взглядом, что я снова чувствую себя круглой дурой.
Ну почему? Почему я постоянно говорю что-то не то!
И тут меня осеняет...
- Это игрушка принадлежала тому, кто был тебе дорог, да?
Он молчит, глядя куда-то вдаль. Я вижу, как блестят его глаза и мне кажется, что наполнены они такой щемящей грустью...
Мне так хочется взять его за грудки и встряхнуть, расшевелить, узнать, почему он такой замкнутый... Так хочется, чтобы он улыбнулся. Не уголками губ, а рассмеялся, искренне, от души. Ведь он смеялся на детских фотографиях, я видела!А ещё на улице так холодно и наверняка он дико замёрз в этом своём тонюсеньком свитере, но слишком гордый, чтобы об этом сказать.
Не знаю, что это - алкоголь, накопившаяся неопределенность, просто шаг отчаяния, но я встаю и, расстегнув молнию, под недоумённый взгляд Ветрова снимаю куртку. А потом сажусь обратно, накинув старенький дутый Адидас на плечи нам обоим.
Он явно не ожидал чего-то подобного, это видно по его растерянному лицу, удивлённо приподнятым бровям. А следующий его шаг вовсе выбивает из лёгких последние глотки воздуха: двинув бёдрами он садится ко мне вплотную и притягивает к себе, обнимая рукой под курткой.
- Так теплее, - ответ на уже мой ошарашенный взгляд.
Наверное, со стороны мы выглядим как два идиота забравшиеся поздним зимним вечером на крышу и, скорее всего, это наверняка небезопасно, но мне кажется, что не было ещё в моей жизни ещё ничего столь же прекрасного и настоящего.
Мне приятна его близость, нравится ощущать живое тепло руки на своей талии. Я чувствую себя окрылённой и такой счастливой... до той поры, пока он не начинает говорить...
- Этот заяц принадлежал моей сестре, - глухо произносит он и делает ещё глоток.
- Сестре? - изумлённо оборачиваюсь. То, что у нового бойфренда матери есть сын я знала, но дочка... слышу впервые. - У Виктора есть дочь?
- Была. Была дочь. А у меня была сестра, - ещё глоток, опустевший взгляд вдаль.
Он сказал это так... обречённо. Была? То есть... О, Господи.
Бедный Эмиль... Бедный Виктор...
- Прости, я не знала, - шмыгаю носом и непроизвольно жмусь к нему ещё теснее. - Правда не знала. Прости.
- Всё нормально, - он опускает голову и смотрит куда-то себе под ноги, а я готова сейчас на что угодно, лишь бы хоть как-то ему помочь. Разделить его боль, поддержать, утешить...
- А что с ней стало? Она болела? Если не хочешь отвечать - я не обижусь!
- Нет, она была совершенно здорова, - поднимает на меня глаза, окутывая темнотой взгляда. Таким, что мурашки по коже. - Это я её убил.
Часть 33
Зависаю, не в силах поверить услышанному.
Как он сказал - убил?!..
- Не собственными руками, нет, но она умерла из-за меня, - добавляет, и помимо воли из груди вылетает вздох облегчения. Нет, я не думала, что он мог... но эти его слова прозвучали так... устрашающе. Устрашающе и горько...
Я не знала эту девочку, впервые о ней слышу, да я и Эмиля практически не знаю, но от чего же так больно? Может, потому, что я вижу, что больно ему...
Какая же я дура. Этот заяц... Я его украла! А он принадлежал его трагически погибшей сестре.
Я не хочу задавать ему больше вопросы, ну кто ему я? Если он хочет "болеть" один - это его право, он не обязан со мной делиться.
Но он, видимо, решает иначе...
- Мне тогда было пятнадцать и мы с друзьями решили сходить на пенную вечеринку, что устраивали на побережье для туристов. Конечно, вечеринка была для взрослых, но мы с парнями всегда выглядели старше ровесников, поэтому легко врали, что нам по восемнадцать и практически всегда это прокатывало. Мы были уверены, что в этот раз тоже прокатит, хотели оторваться, может, подцепить кого-то... - горько улыбается. - Как назло родители в этот вечер решили куда-то поехать и оставили меня присматривать за Настей. Вообще, ладили мы с ней очень хорошо, никаких ссор, драк и прочего, но в такие моменты, когда ты сам зелёный подросток и хочешь потусоваться среди взрослых, младшие сёстры сильно напрягают. Конечно, я разозлился, ещё бы, зачётная вечеринка накрылась медным тазом, но Настя уговорила меня пойти и взять её с собой, клятвенно пообещав вести себя тише воды и не мешаться нам с пацанами под ногами. Обещала, что посидит спокойно на берегу, пока мы будем кадрить туристок... - протяжно выдыхает и закрывает лицо руками. Мучительно долго трёт подушечками пальцев глаза.
Я вижу, как ему тяжело и совершенноо не думаю в этот момент о том, кто мы друг для друга, уместно ли это: обвиваю его плечи руками и обнимаю крепко-крепко. Без намёка соблазнить или что-то подобное, я просто хочу показать ему, что я рядом, что я слушаю и слышу его. И что чем бы не закончился его рассказ, я не стану его осуждать.
И он не отторгает меня, не игнорирует мой порыв, не пытается казаться привычно чёрствым - он снова протягивает руку под моей курткой и отвечает на объятие.
- В общем, мы пошли на ту вечеринку, классно проводили время. Настя сначала сидела за столиком в прибрежном кафе, пила свой молочный коктейль и наблюдала, как мы бросаемся пеной в удирающих от нас девчонок, а потом отыскала меня и сказала, что хочет посидеть у моря. Не смотря на то, что мы всю жизнь прожили у воды, плавала она так себе, поэтому на пляж её родители отпускали только вместе со мной. Она и в тот вечер была со мной, и я должен был пойти с ней, но вместо этого я просто махнул на сестру рукой, пожирая глазами содержимое лифчика студентки-первокурсницы откуда-то из Рязани.
- Эмиль... Если тебе трудно это всё говорить, можешь не продолжать...
Но он меня словно не слышит.
- Я понял, что Насти нет только где-то через час. Пошёл к морю, будучи твёрдо уверенным в том, что она как обычно сидит на берегу и смотрит на свои любимые звёзды. В ту ночь было так много звёзд... - переводит на меня отсутствующий взгляд. - Она клялась мне не лезть в воду. Клялась. И я ей поверил.
- Пожалуйста, хватит, - шепчу в его плечо, ощущая опасную близость слёз.
- ...но на берегу я её не увидел, - продолжает. А потом замолкает, и эта пауза кажется мне вечностью. - Её нашли только через сутки.
И обернувшись на меня:
- Это я убил её.
- Ну что ты такое говоришь! - вспыхиваю. - Это был несчастный случай! Ты её не убивал! Не смей говорить так!
- Нет, это я её убил! Я должен был смотреть за ней, не спускать с неё глаз. Я знал, что она плохо плавает. Знал, но всё равно отпустил к воде! Поверил клятвам двенадцатилетнего ребёнка!
- Ты сам был ребёнком!
- Ребёнком, который мечтал забраться в трусы к той туристке. И пока я окучивал ту девку, моя сестра захлёбывалась.
- Хватит! - кричу, даже бью его кулаком по груди от переизбытка эмоций. - Хватит, слышишь! Ты ни в чём не виноват! Это было роковое стечение обстоятельств!
- Для меня оно стало слишком роковым, - поднимает с земли бутылку и, запрокинув голову, пьёт. Вытерев губы тыльной стороной ладони передаёт бутылку мне. - Тот кулон, который ты нашла в батарее, подарила мне Настя. В тот самый год, когда её не стало. Совсем незадолго. Разбила копилку, купила дурацкий комплект из двух половинок сердец и сказала, что так как пока что у неё нет парня, больше всех на свете она любит меня, поэтому хочет, чтобы я носил эту гадость в знак её сестринской привязанности.
- И ты носил, - грустно улыбаюсь. - Я заметила, что цепочка совсем потеряла цвет. Ты действительно был очень хорошим братом, Эмиль, не кори себя.
- Чёрта-с два я её носил, - смотрит на меня в упор. - Бросил в ящик стола, а Насте сказал, что посеял где-то на тренировке.
