порыв уже неприкрытого смеха со стороны мужчины был вполне понятен.
— Ты точно думаешь, что сможешь сам с этим справиться? — молчание давило неловкостью, так что я опять завела свою пластинку о необходимости помощи профессионалов.
— Не сам. Зачем звать кого-то еще, когда у меня рядом такая медсестра?
— Какая? — любопытство вырвалось само.
— Красивая. С нежными ловкими пальчиками. Я знаю, к кому обращаться, если мне вдруг понадобится обезболивающее.
Сначала я не поняла. Подумала, что это завуалированная просьба в случае чего принести ему таблеток. А потом мне в голову ударил истинный смысл его слов.
Он хотел мои пальцы на своем… На своем члене.
Ты взрослая девочка, Аврора, и способна выговаривать такие слова без заикания.
— Что будет дальше? — мне срочно нужно было сменить тему.
— Здесь где-то должна быть еда. Поухаживаешь за временно одноруким, маленькая? — у Чеширского кота не такая хитрая улыбка.
— Ты понимаешь, что я не об этом. Мне звонила сестра, я понятия не имею, где она сейчас. Ей плевать на меня, она не собирается возвращать деньги…
— Дело не в деньгах. Если ты забыла, я уже все компенсировал, так что сестричка твоя явно прихватила что-то еще, раз уж теперь за нами гоняются с пушками, — он о чем-то задумался, а я затянула последний узел на бинтовой самодельной повязке, потому что приготовленная Дамиром оказалась слишком маленькой для его плеча.
— Откуда ты знаешь того человека из клуба? В нашу первую встречу он так легко отпустил меня с тобой.
— Старые знакомые. Я знал его отца и вынужден был пересекаться с этим отморозком, — отвечает сухо, без подробностей.
Хмурится, на лбу появляются морщины, которые мне тут же хочется разгладить. Я даже тяну руку к его лицу, но вовремя осекаюсь, потому что в мыслях проигрываю его реакцию на мои прикосновения. Те слова, что он сказал мне в душе, когда напряжение от агрессии в мой адрес отделял лишь тонкий волосок, никак не выходят из головы.
— Он был важен для тебя? Его отец? — я вижу это в глазах Дамира.
Там плещется что-то запретное для сильного мужчины. Что-то, способное пошатнуть его непоколебимую сталь и доказать наличие в нем человечности. Грусть с каплями боли.
Не та боль, которая рвет душу на мелкие клочки. Уже пережитая, затихшая, приглушенная временем. Боль, от которой невозможно избавиться, но к которой привыкаешь.
Рука Дамира в моих волосах. Пальцы перебирают влажные после душа пряди, скользят от затылка к шее. Гладят, приручают к его прикосновениям, сбивают мою оборону и заставляют прикрыть глаза от этой внезапной нежности, потому что я готова расплавиться прямо сейчас, если и дальше буду тонуть в его взгляде.
Двигаюсь ближе, кладу ладонь ему на грудь и стараюсь унять дрожь в пальцах, боясь даже дышать.
И я бы назвала этот момент до безумия идеальным, если бы в следующую секунду Дамир не заставил меня очнуться болезненной хваткой и резким рывком, выбив из меня намотанными на кулак волосами беззащитный всхлип.
— В душу мне лезешь, девочка?
Хватка становится жестче. Дамир кривит губы, а мне на короткий миг кажется, что это из-за моего тихого хныканья, потому что на самом деле он не хочет делать мне больно.
Не хочет, но делает.
Глава тридцать первая. Мир
— Почему ты делаешь это?
Пальцы из её волос я выпутал почти сразу же. Девочка сразу отодвинулась и усиленно принялась делать вид, что аптечка сейчас — самое важное во всей гребанной вселенной. Сложить бинты, закрутить все то, что она зачем-то открыла. Я уверен, что на мне эта царапина нормально затянулась бы без лишней химии.
— Делаю что, маленькая? — откидываюсь на спинку дивана и закрываю глаза. Где-то рядом должна стоять бутылка с крепким пойлом вместо обезболивающего.
Уж куда приятнее обжечь горло хорошим виски, чем глотать колеса, от которых перестаешь контролировать свои реакции.
— Отталкиваешь меня. Защищаешься, как будто я хочу навредить тебе. Закрываешься и делаешь вид, что ничего не чувствуешь, — она замирает и шуршит упаковочной этикеткой от бинта, а я хочу прижать девочку к себе и замереть с её дыханием на шее.
Сраная сентиментальность впервые за долгое время.
— А ты почему это делаешь? — парирую в ответ и ловлю её взгляд, который она упорно прячет от меня.
— Я?
— Ты. Провоцируешь меня, притягиваешь к себе, а потом притворяешься, что я силой затащил тебя в мои руки. Считаешь меня чудовищем, а сама в тайне мечтаешь о монстре? — усмехаюсь, даю понять, что замечал каждый её взгляд не слишком удачно скрытый взгляд.
— Ничего такого я не…
Мне даже перебивать малышку нет необходимости, чтобы она поняла, насколько неубедительно это звучит.
— Мне кажется, что ты сам этого боишься, — она сразу замолкает и подрывается на ноги. Увеличивает расстояние между нами, обходит стол и пытается смахнуть себе в руку мусор, но окровавленных салфеток слишком много, и они просто падают на пол.
У девочки трясутся руки, и, по-моему, она вот-вот зальет своими слезами гостиную.
Я не хочу видеть её слезы и тем более не хочу быть причиной, что их вызвала.
— Иди сюда, — хлопаю по колену, и, на удивление, малышка сама забирается на меня, все время поглядывая на повязку, которая за эти несколько минут успела пропитаться кровью в паре мест. — Ты всегда такая послушная, когда волнуешься? — нарочно дразню её и сглатываю, когда она начинает вертеться своей милой задницей в опасной близости к члену, а потом пальчиками лезет мне в волосы и, как кошка, включает режим «вибрации» коготков.
— Расскажи мне что-нибудь о себе? О своей жизни? Василиса, она… Твоя дочь? — переводит тему. А я решаю подыграть.
Мир не рухнет, если я удовлетворю хоть часть любопытства этой маленькой занозы в одном месте. И совсем не о члене идет речь.
— Она — внучка женщины, которая была моей соседкой, пока я рос. Женщины, которая подкармливала вечно голодного пацана и позволяла ему ночевать у
