— Папуль, мне та бабка столько всего рассказала, что я просто обязана распутать этот клубок!
Отец бросает в мою сторону короткий взгляд.
— Иногда лучше ничего не распутывать…
Мой ответный взгляд красноречивее слов.
Папа доедает пирог. Берет из моих рук кружку сладкого чая.
— Твоей маме было некуда деваться. После скандала в школе она ушла работать на завод, но конечно же до семи месяцев доработала и… ей пришлось возвращаться домой. А у нее папаша ебнутый был…ой… — папа осекается, виновато смотрит в зеркало заднего вида. А я впервые провожу параллель между отцом и Андреем. Папа тоже очень красивый, мужественный мужчина и я подсознательно не была согласна на меньшее.
— Ей вернуться в Осиновку пришлось. Родилась ты в городе, но после рождения вас с мамой ваш дед забрал. Там вы четыре месяца прожили и мама твоя ко мне приехала… — отец замолкает, а меня словно током прошибает.
Мама к нему приезжала со мной… Почему же я сиротой росла? Неужели они не могли…
— Мне тогда семнадцать было, Гель… Я… В общем… Я помог ей чем мог. — папа внимательно следит за моей реакцией, а я чувствую, что та рана, которую я зашивала подручными нитками расходится… Он от меня отказался…Понимаю, что сейчас это уже не важно, ведь он рядом, но… Он так долго шел к этому шагу, что я уже успела многое пережить без него, поэтому меня оглушает болью. Я молчу.
— Имя тебе дед дал в честь твоей бабушки. — Продолжает. — Она утопилась. Ее рано замуж за твоего дедушку выдали. Он колдовал, говорят, а она не вытерпела этого… Не пережила. Мать твоя маленькая была тогда… Года три ей было. Рассказывала как-то она мне. Он на тебя что-то делать пытался…
Папа перестраивается на обгон. Пару маневров и вновь смотрит на меня. Я в окно.
— А Ангелиной мать тебя назвала, что бы очистить от колдовства. Ей показалась, что назови она тебя в честь Ангела- ты очистишься… — снова короткая тишина. Я вижу, что ему тоже непросто даются эти признания.
Я вдруг вспоминаю о том, что на заднем сидении у нас Кирилл едет. Достаю кусочек пирога и мальчику тяну. Он ловит мой слезливый взгляд, а мне вдруг так неловко становится за то, что он все слышал.
— Прости, Геля… — голос папы дрожит. Он откашливается. — Я не устану тебе повторять, то я тебя люблю и ты моя дочь…
— Как вы поменяли мне имя? В смысле… почему это сделано так, что предыдущее свидетельство было аннулировано?
Отец пару секунд молчит. Взгляд сосредоточен на дороге.
— Это единственное, что я тогда для нее сделал. Дал деньги на ее задумку. Как она это провернула, мне это не известно…
Я перехватываю молчание. Обдумываю все сказанное. Но следующие слова меня на живую режут.
— Тебя забирали у нее три раза… Она боялась чего-то, Геля… Она мне говорила, что к ней мать приходила. Уж не знаю как: во сне или видела может что-то она…Из-за этого и пить начала. Отец у нее придурошный был. Сломал девчонку. Она за тебя боялась очень… — Папа обрывает слова. Глубоко вздыхает. — В последний раз вызвал соцслужбы я и сопроводил тебя в детдом.
Прости, но это так. В детский дом тебя сдал я…
В детский дом.
Тебя сдал.
Я…
Слова пульсируют где-то в висках, отдавая в желудке. Зажимаю ладонью рот.
— Геля! Я люблю…
— Я знаю — грубо обрываю отца и смотрю в окно.
Мысли сумбурно скачут. Я ничего не понимаю. Хочется ухватиться за ниточку и сплести факты.
— Как ты узнал, что…
— Мне позвонили. Я познакомился с соседями. Держал с ними связь.
От этого заявления меня немного отпускает. Ну по крайней мере он не пустил все на самотек.
Дальше мы едем в полном молчании.
Я притворяясь спящей, укладываю в мыслях все услышанное.
Одно я теперь знаю точно: если ты беременная, то забей на все недосказанности, потому что маленький человек внутри тебя намного важнее того, что уже давно прошло…
Мне неприятно от услышанного, но я стараюсь переключиться.
Папа сосредоточенно ведет машину. Тоже немного расслабляется от того, что можно взять паузу в разговоре.
Кирюха спит.
Мы заезжаем в село сопровождаемые теплым солнечным светом.
Сегодня очень приятная погода: градусник термометра не переваливает за 25, дует легкий, теплый ветер. Голову не напечет, да и футболка с джинсами послужит мне вполне комфортной одеждой.
Открываю глаза и осматриваюсь.
Мы приехали к старому деревянному дому, который не выглядит ужасающим. Я, если честно не рассчитывала, что возле дряхлой избушки будет кружиться стая ворон, но и к тому, что это будет обычный дом, покрашенный в синий цвет тоже не была готова.
Папа вышел из машины, оставив меня со спящим Кириллом. Видимо договориться хочет, работяг найти…
Я вновь обдумываю все, что сегодня услышала… Вспоминаю, что я так и не навестила маму. Надо все же как-то выделить время и съездить к ней…
Через полчаса папа появляется.
Кирюха потягивается на заднем сидении.
— Ну что, медиум, погнали посмотрим, как это происходит?
Кирилл усмехается.
Мы выходим из машины.
— Как спалось в дороге? — стараюсь, что бы мой голос звучал непринужденно.
— Я все слышал… Ну…Ваш разговор…
Кирилл смущенно опускает взгляд и рассматривает свои кроссовки.
— Я не хотела бы, что бы ты это слышал… Потому что…
— Тебе неловко…Ты вчера уже обнажила душу, Блонди. Брось…
Мальчик садится на старенькую лавку, я присаживаюсь рядом.
Он смотрит куда-то вдаль и молчит.
А я словно все слова забыла. Мне так неловко сейчас перед этим мелким парнем…
— Я видел, что ты плакала… — взгляд черный глаз на меня перемещается. — Я не хочу, что бы ты плакала. Ты должна думать о ребенке. Мы пару секунд молчим и смотрим друг на друга.
А потом я решаюсь на отчаяный шаг: осторожно обнимаю Кирюху.
— У меня знаешь сколько их… Ребенков этих… У-у-у просто…
Мы тихо смеемся и сидим вот так в обниму несколько секунд.
— Я больше не буду плакать, обещаю!
Кир ладонь выставляет, я по ней «пятюню» отбиваю.
Огромный булыжник скатывается с моей души.
Сума сойти, Громов…
Меньше месяца!
Я выиграла!
Глава 24
Ангелина
— То есть вы приехали разобрать крышу моего дома? — возмущенный взгляд голубых глаз останавливается на мне. Симпатичный парень лет двадцати пяти зажимает сигарету во рту и прикуривает. Красивый, крепкий, светловолосый. Совсем не похож на деревенского жителя. Одет в серую футболку оверсайз и черные спортивки и белые кроссовки. Одежда незаношенная, вполне приличная.
— Простите, у нас действительно это было в планах, но мы для начала выяснили, кто хозяин и поговорили с Вами. — папа у меня жуткий дипломат. Потому что лично меня уже раздражает этот ленивый, высокомерный тон.
«Ало, колхозник… Мы еще ни гвоздика не выдернули… Дыши»
Неприятное чувство колотится в голодном желудке. И что наша поездка выходит состоялась зря?
— Узнали. И что дальше? Я должен вам согласие дать на разбор крыши? — все тот же холодный высокомерный тон.
Парень прищуривается и затягивает горький дым. Я отхожу в сторону. Что бы эта гадость не попала в мои ноздри. По-моему отравлять сигаретным дымом такой чистый деревенский воздух- преступление.
Кирилл сидит на лавочке возле большого, нового дома, к которому мы подъехали, когда выяснили кому принадлежит дедушкино наследство. Он лениво водит листочком по лавке и наблюдает, как серый, пушистый котенок с азартом бросается на игрушку.
— Саш, что ты тут так громко выясняешь? — из калитки появляется тоненькая женщина лет сорока пяти. Окидывает нас и нашу машину подозрительным взглядом. У папы кстати неплохая машина. Может это так смутило местную жительницу, а может то, что она приглядывается к папе и словно узнает его.
— Здравствуйте. — начинает дипломатично папа. — Мы разговариваем с хозяином дома на Советской 53, у нас дело к нему.
— Дело- фыркает парень и вновь затягивается.
Бросает взгляд на меня. Оценивающий. Оу! Парень… Полегче! Я замужем и у меня двое детей, третий на подходе!
