уже доводы приводи. Бери-бери, не укусит, читай.
Отец с достоинством тянется к телефону Тимура, снимает с экрана блокировку, листает новостную ленту, вчитывается.
Господи, я сейчас сгорю от любопытства! Что там, а?
Вопросительный взгляд для Тимура. Его кивок головы и едва различимая усмешка на губах.
Я сажусь рядом с отцом, заглядываю ему через плечо, вчитываюсь в буквы на экране — в громкий заголовок, посвящённый вчерашнему юбилею. Вернее, нам с Тимуром.
“Уважаемый бизнесмен и закоренелый холостяк Тимур Каиров впервые вышел в свет не один. Его очаровательной спутницей оказалась…”
Интрига, ты гляди.
Отец листает ниже, и я вижу своё имя.
“Об отношениях Тимура Каирова и дочери Сергея Протасова долгое время не знал никто. Но именно Элла стала первой, кому удалось набросить лассо на шею владельца сети автосалонов и автосервисов. Что это: выгодный союз, слияние капиталов или любовь?”
— У-у-у, журналюги, — бухчу себе под нос.
— Там ещё и фотки наши есть, — добавляет Тимур, а отец отбрасывает его телефон на стол.
— Стасик мне звонил ночью, — говорит, а голос скрипит. — Но я не хотел трубку брать, злился на всех.
— А Станислав Игоревич что тебе сделал? — иронизирую и получаю скептический взгляд отца.
— Мне нужно было подумать… обо всём. Не хотел отвлекаться.
— Вот если бы отвлёкся, приехал друга поздравить, а не сидел надутый в своей башне, то узнал, что мы с Тимуром приехали на его юбилей. Вместе. Как пара.
— Уже понял, — хмыкает и снова разминает шею. — Каиров, ты же понимаешь, что мне это всё равно не нравится? Ты для неё старый, а ещё кобель. Моя девочка заслуживает, чтобы в прошлом её избранника не маячил полк случайных девиц.
Да что ж он заладил!
— Сергей, тебя заносит, — Тимур опирается плечом на ствол растущего возле беседки дерева, усмехается и его уверенности хватает на двоих.
— Ла-адно, — отмахивается и обнимает меня за шею. — Принцесса, ты же понимаешь, что всё это только потому, что я о тебе очень волнуюсь? — и набравшись смелости, он добавляет хрипло, словно у него в горле горсть битого стекла: — Прости меня, а?
— За что? — в носу печёт, я закусываю щёку изнутри и смотрю на отца.
— За всё. Похоже, я был не очень хорошим отцом. Дашь возможность исправиться?
— Я ещё злюсь на тебя, — бурчу, но в следующее мгновение трусь щекой о его плечо. — Не будешь больше орать и драться?
— С этим? — кивок головы в сторону Тимура. — Буду держать себя в руках.
Они смотрят друг на друга уже без ненависти, хотя всё ещё без той привычной мне дружеской теплоты. И я понимаю одно: им нужно поговорить, выяснить всё наконец-то, попытаться восстановить то, что странным образом разрушилось.
В голове созревает план. Я ухожу в дом, завариваю чай, накрываю стол. Стараюсь изо всех сил, порхаю по кухне бабочкой, мечу калачи и плюшки. Жарю пышный омлет, раскладываю по красивым тарелкам, украшаю зеленью, нарезаю хлеб.
А когда заманиваю обоих в кухню, оставляю наедине и несусь к гаражу. Там стоят две машины, в одной из них ключи — я умею водить, папа научил меня ещё в четырнадцать, а Тимур разрешил ездить хоть куда.
Но до этого момента не чувствовала в этом потребности, а теперь понимаю, что при мне папа с Тимуром никогда ничего до конца не выяснят, так и будут сверкать глазищами, сопеть нервно и пылать изнутри.
Выгоняю машину из гаража, по пути отправляю Тимуру сообщение.
“Со мной всё хорошо, не беспокойтесь. Я поехала в город, к Анжелике. Не балуйтесь, вернусь через несколько часов. И чтоб к моему возвращению снова был мир и жвачка!”.
Прибавляю грозный смайлик, завожу мотор и, посмотрев в последний раз на дом, укатываю подальше отсюда.
Спустя шесть месяцев. Бразилия, Ангра-дош-Реиш.
Яркое солнце жарит без устали, а, кроме меня в этом уединённом уголке атлантического побережья всего несколько человек. Дочерна загорелая немка средних лет лениво плещется в пенных волнах, придерживая жилистой рукой соломенную шляпу. Невысокий коренастый итальянец болтает с барменом, потягивая через трубочку сангрию, а его маленький сынок, как любой другой ребёнок его возраста, строит песочный замок. Сопит от натуги, пыхтит, болтает что-то себе под нос, а когда получается достроить крышу, радостно смеётся и тащит отца за руку — любоваться хрупкой красотой.
Я лежу на шезлонге, пью безалкогольный мохито, шевелю пальцами ног и улыбаюсь. Мне так хорошо сейчас, что боюсь, если позволю счастью выплеснуться наружу, начнётся шторм.
Боковым зрением замечаю чьи-то ноги в тёмных сланцах — мужчина. Закрываю глаза, но похоже мой внезапный сосед никуда уходить не собирается. Вот же, никакого покоя.
— Свободно? — интересуется весьма игриво и наглым образом усаживается на шезлонг рядом.
— Занято же, — вздыхаю и указываю рукой на аккуратно сложенное полотенце.
— Но я никого не вижу, — разводит руками, а я головой качаю.
— Но полотенце хоть видите? — заламываю бровь, многозначительно смотрю на прилипалу. — Синенькое такое, большое? Его сложно не заметить, а вам пора уходить.
— Но пока никого нет, я же могу тут посидеть? — настырничает и разглаживает складки на светлых пляжных шортах.
У мужчины почти чёрные глаза и растрёпанные ветром, выгоревшие на солнце тёмные волосы. Они ложатся мягкими волнами на высокий лоб, а щёки покрывает трёхдневная щетина. На отдыхе все расслабляются, позволяя себе быть чуточку беспечнее.
— Сидите, только потом, если вам сломают ноги, не обижайтесь.
Мужчина запрокидывает голову, смеётся, а я смотрю на выступающий кадык, “прыгающий” вверх-вниз под кожей.
— Разрешите угостить вас коктейлем, — он указывает рукой на мой полупустой бокал, а я отрицательно качаю головой.
— Не имею привычки принимать ненужные мне подарки, даже если это лайм, мята и лёд.
— Ну, не капризничайте, — мужчина улыбается и наклоняется ко мне. — Не мешайте мужчинам быть рыцарями.
— Ох, велик подвиг из бара стакан с напитком принести, — фыркаю, повожу плечами, а мужчина снова смеётся.
— Какой крепкий орешек мне попался, — задумчиво говорит себе под нос, головой качает, словно прикидывает, какого рода подвиги придётся совершить, чтобы меня заарканить.
— О, вы даже не представляете насколько. Так что уходите, вам тут не рады.
Но он будто бы не слышит меня: смотрит на меня с
