– Не надо, Никита. Не надо.
Отступаю назад. Мысленно отчитываю себя. И разворачиваюсь, убегая к детям. Только жжение между лопаток не исчезает, как бы я не увеличивала разделяющее нас с Лебедевым расстояние.
Глава 19
Никита
Ничего интимного не подразумеваю.
Просто поддаюсь очарованию момента. Забываю о шелухе, оставшихся в городе проблемах. Инициирую невинный контакт.
С мальчишеским восторгом очерчиваю Кирины упрямые скулы. Вслушиваюсь, как пульс разгоняет стремительный бит. И едва сдерживаю вздох разочарования, когда Кира отшатывается.
Испуганным олененком срывается с места. Мчится к пруду, у кромки которого о чем-то оживленно болтают Митя с Маришкой. А я не могу заставить себя перестать смотреть на острые лопатки, скрытые под полупрозрачной тканью.
Сглатываю. Следую за ней, как привязанный. Возобновляю касание с маниакальной настойчивостью.
Опускаю ладони на ее хрупкие плечи. Наблюдаю за тем, как мурашки обсыпают молочную кожу.
– Ты замерзла?
– Нет.
Отвечает негромко Кира и отвлекается на детей, облепляющих ее с обеих сторон. Маришка доверчиво жмется к ее бедру и рассказывает о мастер-классе по рисованию, на который я водил ее пару дней назад. Митя играется с дельфином на браслете, висящем у Киры на запястье.
В общем, между нами воцаряется такая идиллия, что я не замечаю, как проносится время. Хочется бесконечно вдыхать запах Кириных духов, смотреть, как бьется жилка на ее шее, и слушать, с каким запалом Митя отзывается о тренировках, по которым скучает.
– Поздно уже. Пора возвращаться.
Возведя глаза к небу, произносит Кира, и я вздергиваю подбородок вместе с ней. Закатывающееся солнце касается кромки горизонта, подсвечивает малиновыми бликами водяную гладь, малюет на ней волнистые полосы.
– Пойдем.
Соглашаюсь без особого энтузиазма – жалко прощаться с этим уютным мирком для нас четверых. Жалко отдаляться от пруда. Жалко отпускать Киру и продолжать хранить молчание о том, что Митя – мой сын.
– Завтра приедешь на работу или еще нужен отгул?
– Приеду. Медвежонок побудет с родителями.
Тормозим неподалеку от ворот. Приклеиваюсь взглядом к ромашкам в Кириных руках и ловлю себя на мысли, что хочется завалить ее цветами. Засыпать подарками доверчиво косящегося на меня сына. Хоть так компенсировать свое многолетнее отсутствие в их жизни.
– Хорошо. До встречи.
Киваю. Невесомо мажу пальцами по Кириному запястью. А вот Митю уверенно сгребаю в охапку и крепко обнимаю. Наклоняюсь и твердо обещаю.
– Как только врач тебя выпишет, мы с тобой обязательно погоняем шайбу.
– Клево! Жду не дождусь.
– Ну, пока чемпион.
– До свидания, дядь Никит.
Напоследок растрепываю Митины волосы. Сажаю Маришку в детское кресло. Защелкиваю ремень безопасности. И занимаю место за рулем.
Всю дорогу до дома думаю о том, как здорово будет разрезать лед коньками вместе с Митей. Как круто будет поражать ворота и делиться с медвежонком финтами, которыми меня научил тренер.
И на следующе утро не перестаю рисовать счастливые картинки наших будущих покатушек. Выпадаю из привычного рабочего ритма, позволяю себе расслабиться и с удовольствием цежу бодрящий кофе, только что сваренный Жанной.
Успеваю неторопливо проверить почту, ответить на пару писем и попросить второй американо, когда дверь моего кабинета распахивается и на пороге появляется Дашин отец.
Со сведенными к переносице густыми бровями, с дергающимся кадыком, он в несколько шагов пересекает расстояние до стола и швыряет мне в лицо бумаги.
Уклоняюсь. Листы падают вниз. Уголком цепляют чашку. Пропитываются коричневой жидкостью.
Зычный заливистый крик распиливает пространство.
– Что. Это. Такое?!
– Исковое заявление о расторжении брака. Здравствуйте, Николай Ильич.
Отвечаю отстраненно, без лишних эмоций. Спокойно откладываю злополучный документ в сторону. И нажимаю на кнопку селектора, пока тесть стремительно багровеет и жадно хватает ртом воздух.
– Жанн, двойной эспрессо сделай. И водички нам принеси.
– Ты что себе позволяешь, щенок?
Оттянув край рубашки, грохочет Вершинин-старший, стоит мне только завершить соединение, прокашливается и сосредоточивает все внимание на моей скромной персоне. Пытается прожечь дыру во лбу гневным взглядом, шумно сопит и имеет такой нездоровый вид, что мне хочется прочитать ему лекцию о вреде курения и ежедневного стресса.
– Что не так? Нужно было попросить для вас чай? Черный, зеленый, с липой?
– Прекрати паясничать, Никита! Забирай эту идиотскую бумажку из суда и кончай дурить. Возьми отпуск, слетай с Дашкой на Крит. Там скоро зацветет ее любимый олеандр. И девку эту, как ее, Ильину, уволь к чертям. Сегодня.
Привыкший раздавать подчиненным приказы, Николай Ильич зачитывает перечень указаний низким грудным голосом и разве что не притопывает от нетерпения квадратным носком темно-коричневых туфель. Ждет, что я исполню команду «апорт» и по щелчку кинусь выполнять его прихоти.
На деле я не двигаюсь с места. Указываю на стоящее напротив меня кресло и утыкаюсь в монитор, чтобы свернуть окошко с присланным Кирой договором.
– Вы присаживайтесь, Николай Ильич. В ногах правды нет. Да и нервничать в вашем возрасте вредно.
– Да ты издеваешься, Никита?!
– Нет. Говорю абсолютно серьезно. И жалею, что вовремя не заставил отца пройти обследование.
Небрежно веду плечами и замолкаю ненадолго, пока Жанна осторожно стучит в дверь и, протиснувшись в узкий проем, ставит перед Вершининым чашку с чернильно-черным кофе на аккуратном блюдце с серебристой каемкой, пузатую сахарницу и графин с водой.
Стаканы у меня на столе уже имеются. Так же, как и ворох платежек, на которых нужно нарисовать свою закорючку и вернуть их в финансовый отдел.
– Значит, отказываться от иска не собираешься?
– Нет.
– Хорошо подумал?
– Да.
Сообщаю твердо и отрываюсь от компьютера. Не желаю прятать глаза. Транслирую стальную решимость, хоть в озвученных сухим трескучим тоном вопросах завуалирована мрачная угроза.
Уверен, Николай Ильич прибегнет ко всем возможным способам
