Первый раз в жизни я испытываю что-то отдалённо напоминающее стыд. Щёки заливает краска, и я поспешно отворачиваюсь, хватаясь за ручку двери.
— Мы догоним. Хотим побыть ещё немного вместе. Если ты понимаешь, о чём я, — хмыкает Саша. Дёрнув меня за рукав куртки, возвращает на место. — Сиди рядом, малыш.
Он переплетает наши пальцы и до боли в костях стискивает мои.
— Оке-е-е-ей, — тянет Вика и, немного замявшись, добавляет: — Вы Гейдена не видели? Как сквозь землю провалился.
Должно быть, в ад. Ведь ему там самое место.
Саша мотает головой, нервно постукивая длинными пальцами по рулю. Я молчу, отворачиваясь к окну.
Именинница перекидывается ещё парой невнятных фраз с Сашей и наконец отходит к подъехавшим машинам такси.
— Я никуда с тобой не поеду, — произношу безапелляционно. — Двери открой.
Конечно, Соколов их заблокировал. Поймал птичку в клетку и не торопится выпускать. Часы на приборной панели показывают полтретьего ночи, и меньше всего я сейчас хочу ехать куда-то с компанией золотых мажоров под конвоем своего парня, который никак не хочет становиться бывшим.
— Нет, не так. Никуда ты не пойдёшь сегодня одна. Не хочешь в клуб, поехали — отвезу тебя домой, — спокойно произносит Саша таким мягким и будничным тоном, будто уже позабыл свои угрозы и наш неприятный разговор.
Не человек, а хамелеон. Только я ничего не забыла. Ни его предложение, ни слабость и злость в его глазах. Он может быть милым на людях и так же легко может свернуть мне шею наедине. Кто знает, на что способны люди, чтобы их грязные секреты никогда не вылезли наружу?
— Что будет, если я не соглашусь? — вырывается вопрос. — Как я могу забыть о Гейдене, если я о нём и не думаю? К тому же он учится в моей группе.
— Ты же умная девочка, малыш, что-нибудь придумаешь.
— Вике тоже прикажешь его забыть? Раз и навсегда, — передразниваю Соколова. — Скольких он перетрахал в вашей компании и скольким ты сделал такое же предложение, как и мне? Может, на роль подставной ширмы лучше подойдёт Марика? Вы ведь давно знакомы. А, нет! Не подойдет, у неё язык без костей, и она слишком широко умеет раздвигать ноги. Тогда Вика? Вы же друзья. Или она не знает твой секрет? Ты в курсе, что на прошлых выходных твоя лучшая подружка заглатывала член твоего лучшего друга? Ах, чёрт, ты поэтому нажрался на приёме у своих предков?
Меня несёт, и я не могу остановиться. Запрокинув голову, вновь смеюсь, коротко и громко. Меня потряхивает. Натуральным образом трясёт от водоворота эмоций и абсурда ситуации. Подтягиваю ноги к груди и упираюсь в них лбом, начиная раскачиваться из стороны в сторону.
Моя жизнь — грёбаная катастрофа.
— Выговорилась? А теперь послушай меня, — холодно произносит Саша. — Моё предложение разовое. Не хочешь — не надо. Насиловать и заставлять людей что-то делать — не в моей манере, но, чтобы ты понимала, хорошая моя, если откажешься, как раньше не будет. Тебя загрызут в универе, уронят на дно. Все отвернутся. На работу устроиться ты не сможешь. У моих родителей большие связи, и позориться они не привыкли. Они просто сотрут тебя в порошок.
— Вот так просто? — невесело усмехаюсь. — Я ведь им не очень-то и понравилась на приёме.
— Мать не в восторге от твоей биографии. Дочь алкоголиков, которые сгорели заживо.
— Уже и до личного дела добрались? Шустро.
У меня нет выбора. Есть лишь его иллюзия.
Я не святая монахиня. И имею представление о грязном белье, тайнах и нежелательных последствиях.
В мозгу лихорадочно работает калькулятор.
Мой долг за платья равен стоимости моей девственности. Если не оплачу эти грёбаные тряпки, Живоглот легко заявит на меня в полицию. Что она теряет? Ничего. Скандал и чёрный пиар, наоборот, помогут продаться ещё сотням вещам из её бутика, а что останется у меня?
Ничего.
Кому я нужна в этом мире? Кроме себя, никому.
Мирон Гейден просто мечтает закрыть гештальт, выебав меня на четвереньках в каком-нибудь гостиничном номере. Саша прав: он получит своё, и я его больше не увижу. Он и сегодня ушёл, просто сбежал. Куда? К кому? Струсил?
За девятнадцать лет жизни, большая часть которых прошла в вынужденном одиночестве, я четко уяснила — никто не будет решать мои проблемы за меня.
Всё продается и покупается. Деньги, эмоции, вещи. Я.
Смотрю вслед удаляющимся стоп-сигналам такси премиум-класса и принимаю решение.
— Хорошо.
— Что хорошего? — усмехается Саша, поворачиваясь в мою сторону корпусом. Он всё понимает, хочет поиздеваться.
Я не спешу смотреть в его лицо, продолжая ловить в отражении лобового стекла блики. Если бы сейчас из темноты вышел Мирон, если бы мой телефон в кармане издал звук входящего сообщения, если бы у меня был хотя бы один шанс на это «если» с ним…
— Я согласна. Но у меня тоже будут условия.
— Ты не в том положении, чтобы торговаться, — криво улыбается Соколов.
— А мне кажется, как раз в том самом, — говорю я и перевожу на него твердый взгляд. — Это будет обоюдовыгодная сделка.
Соколову не остается ничего иного, как выслушать мои условия. Моё молчание — ради сохранения его репутации и репутации его светской мамаши — будет стоить дорого. Пусть раскошеливаются. Если они считают, что легко откупятся от меня дорогим телефоном и пару раз спонсируют шопинг, то очень ошибаются. Во-первых, мне нужны деньги на закрытие долгов в магазине — это крупная сумма, и она нужна мне целиком прямо сейчас. Во-вторых, он оплачивает мою учебу в университете. В-третьих, снимает мне отдельную квартиру. Жить с ним под одной крышей у меня нет ни малейшего желания.
— Ни фига, красиво ты оцениваешь себя, Лина! Думаешь, пизда у тебя золотая? — присвистывает Саша, ошалев от моей наглости.
— Платиновая. Хочешь дальше меня в жёны? Или подумаешь ещё? — сложив руки на груди, усмехаюсь.
Я выбиваю себе сытую и беззаботную жизнь. Обидные слова Саши не достигают цели, отскакивают словно стрелы от толстой брони. Наверное, потому, что мне на него всё равно. Я ничего не чувствую к нему, кроме небольшой капли жалости. Он несчастный человек. Не может принять себя сам, собирается всю жизнь прятаться и оглядываться на общество, а не жить, как хочется ему. Его даже родители не поддерживают!
— С матерью перетру и позвоню тебе завтра, — обрубает Саша, заводя мотор.
— Деньги нужны мне сейчас.
— Откуда я тебе их возьму сейчас? — рычит злобно.
— А откуда ты их берёшь обычно? Меня это не волнует.
— У тебя проблемы? — осторожно интересуется, прощупывая почву, опять весь такой ласковый и любящий мужик.
Не хватает его коронного «малыш», от которого меня уже тошнит.
Отрицательно качаю головой, приказывая себе молчать. Больше я не пророню в этой машине ни слова. Саше я больше не доверяю. Вообще никому не верю. Если со мной что-то случится, кому я позвоню первому? Уж точно не ему.
— Отвези меня домой, остальным скажи, что я заболела. Тебе не в первый раз врать им.
— Знала бы ты, как меня это достало, — глухо произносит Соколов.
Презрительно фыркаю. Глубоко, очень глубоко, где-то в недрах души я его, может быть, и жалею. Только вот на деле больше презираю.
Он меня использовал. А я собираюсь использовать его. Не так, как изначально планировала, но, может быть, оно и к лучшему.
Отворачиваюсь к окну и обхватываю себя за плечи, стараясь согреться. Зубы постукивают, но я только сильнее их сжимаю.
Не время показывать слабость.
Стараюсь скрыть, как меня потряхивает от пережитого сегодня эмоционального стресса. Я выжата как лимон. Сначала работа: Живоглот и тварь Таня, подставившая меня. Потом Гейден с его напором бульдозера — я хотела лишь немного тепла и ласки, а осталась после его поцелуев раскатанной по асфальту. Теперь Саша…
Я хочу оказаться в своей крохотной, заваленной советской мебелью комнате. Закрыться на щеколду, скинуть с себя одежду и забраться в кровать. Укрыться с головой одеялом и проспать до утра.
