— Нет, — качаю головой.
— А не ты ли ее назвал удавом в бантике? — хмыкает Павел.
— Это моя вина, что она стала удавом в бантике, — слабо улыбаюсь. — Но не удав…
— Потому что она тигрица, — шипит Анастасия. — А ты у нас кто?
— Бабуин, — пожимаю плечами.
— Бабуины, кстати, кидаются на львов, — Анастасия скрещивает руки на груди. — Это не милые тупые мартышки.
Мы переглядываемся с Павлом. Похоже, он тоже не силен в обезьянах.
— И как там наша тигрица? — Анастасия вопросительно изгибает бровь. — Скалит зубы на бабуина? Других бабуинов она пугает и отгоняет. Те аж дар речи теряют и убегают в ужасе.
— А уж не вы ли этих бабуинов к ней приводите? — хмыкаю я и выдыхаю, прогоняя глупую и злую ревность.
— Я хочу, чтобы она была счастлива, — Анастасия встряхивает полотенце и складывает вчетверо. — А ты этого не хочешь?
— Хочу.
— Милый, ты ему веришь? — переводит взгляд на Павла.
— Я знаю свою дочь, и она любит этого бабуина, а наша роль, Настя, принимать и уважать ее решения, какими бы они ни были, однако, — подается в мою сторону и с лживым дружелюбием улыбается, — я тебе голову откручу, если твои “простите и мне очень жаль” будут лишь словами. Я готов отсидеть срок. Так вот, Саша, что думаешь?
— Думаю, что это не пустые угрозы, — не отвожу взгляда. — И я проникся к ним уважением.
— Это что получается? — шепчет Анастасия. — Мне придется на старости лет передачки мужу таскать?
— Не придется, — перевожу спокойный взгляд на нее.
— Ой, Саша, — Анастасия деловито откидывается назад и окидывает оценивающим взором, — сложный ты мужик, а. Хотя Ева и сама не из простых девочек.
Глава 50. Будь моим холстом
Если я сейчас поднимусь и войду в мастерскую Саши, то это будет означать одно. Я даю ему шанс. Несколько часов назад позвонила мама и сказала, что у нее и папы с Сашей случился серьезная беседа с физическим насилием с ее стороны. Она приняла его извинения, но сразу оговорилась, что не ждет от меня того же решения. Я девочка взрослая, умная и я в любом случае буду права.
— Я сейчас натурщица, — отстегиваю ремень безопасности, — а у натурщицы нет бывшего мужа, сына и беременности. И ей нельзя опаздывать, потому что художник ей попался вредный.
На несколько секунд замираю, прислушиваясь к учащенному сердцебиению. Я предвкушаю встречу с Сашей, полна волнения и трепета, будто действительно ныряю в запретные отношения.
— Я этого хочу? — откидываю солнцезащитный козырек и вглядываюсь в глаза отражения в маленьком зеркальце. — Хочу? Правильно это или неправильно, неважно… Хочу?
Щурюсь и внимательно прислушиваюсь я. Мне страшно, но я хочу встречи с Сашей. Да, возможно, это слабость и ошибка, но я все же выхожу из машины и торопливо цокаю каблучками к крыльцу многоэтажного дома.
Дверь в мастерскую вновь приоткрыта, и я вхожу. Саша ждет меня у холста, и я молча скидываю туфли. От макушки до пяток прокатывается волна мурашек от цепкого темного взгляда. Готов ли мой художник к тому, что прячется у меня под блузкой и скромной юбкой до колен? Выдержит ли мою маленькую провокацию?
Расстёгиваю пуговки и скидываю блузку. Через несколько секунд на пол соскальзывает юбка. Саша едва заметно хмурится. Неужели он осмелиться на приказ снять черное тонкое кружево и чулки с подвязками?
— Почему ты опять медлишь? — тихо спрашивает он. — Раздевайся.
Все же осмелился, но его фартук не может скрыть возбуждения. Какая выдержка. Настоящий художник, который ставит искусство выше кружев и чулок. Накинься сейчас он на меня, то я бы не воспротивилась его мужскому голоду, но была бы разочарована.
Бюстгальтер и трусики кидаю к юбке и блузке, а чулки снимаю уже на стуле. Медленно, без спешки, наслаждаясь прямым и напряженным взглядом Саши. Неужели и сейчас не падет жертвой коварной натурщицы? Нет. Отвлекается на палитру и краски и глухо отзывается:
— В исходную позицию.
Молча отбрасываю чулки. Вскидываю подбородок, распрямляю плечи и сажусь к Саше вполоборота.
— Лицо чуть правее, подбородок ниже. Теперь выше.
Еще несколько тихих команд, и он мешает краски, скользнув сосредоточенным взглядом по моей груди. И мне неважно, что он там нарисует в итоге. Меня увлекает сам процесс игры. Если в итоге я получу жирафа, то не буду возмущаться. Я ловлю эйфорию от густого запаха масляных красок, шуршания киста по холсту и взглядов Саши, который не обратил нашу забаву в близость, пусть я его пыталась к этому подтолкнуть.
Я опять хотела перехватить контроль, но он мне не позволил. И мне это нравится. Он определил правила в моей фантазии и требует, чтобы я им следовала. делаю медленный вдох и отпускаю мысли, ныряя в легкий транс, и которого меня вырывает голос Саши:
— Можешь расслабиться.
Руки и ноги затекли. Разминаю плечи, массирую голени. Встаю, и ко мне подплывает Саша. Сейчас точно схватит за волосы и поцелует, но он срывает простынь со стула и стелет на пол. Я обескураженно моргаю.
— Ложись, — разворачивается ко мне, — и воздержись от вопросов.
— Как именно мне лечь?
— Я же попросил без вопросов, — голос вибрирует легким раздражением.
Обхожу Сашу, стараюсь сесть на простыню с грациозностью пантеры и ложусь на спину. Я не принимаю фривольных и соблазнительных поз, а жду инструкций, которых не слышу. Саша шагает к кровати, подхватывает с нее коробку и возвращается. Я все еще жду объяснений, но бывший муж игнорирует мои многозначительные взгляды.
Опускается на простыню рядом, открывает коробку и раскладывает яркие тюбики с краской. Достает новую круглую палитру и свежие кисти.
— Будешь моим холстом, — переводит взгляд на меня. — А холсты не говорят, верно?
Я коротко киваю и прерывисто выдыхаю. Я уже сама готова кинуться на Сашу с рыком и взять его силой.
— Расслабься, — от его легкой усмешки потеют ладони. — И глаза закрой.
Смыкаю веки, и через минуту чувствую, как мягкая кисть скользит по щеке. Немного щекотно, и я задерживаю дыхание, закусив нижнюю губу. Кажется, Саша рисует лепестки.
Спускается к шее, покрывает их медленными и сосредоточенными мазками. Мне жарко, и каждый вдох дается с трудом. Переходит к груди, и я вздрагиваю от прикосновений кисти, будто от ожогов. Не могу сдержать стон.
— Тише, — строго говорит Саша, подстегивая во мне новую волну теплой истомы, что растекается по венам жидким медом.
Кисть бежит к животу, а после спускается ниже, и сердце пробивает три удара за один, но Саша жестоко ведет кисть к бедру. Его ласка обращается в сладкую пытку. Я хочу его рук, губ и горячего тела, но он и пальцем меня не трогает. Лишь кистью.
— Можешь принять душ, — его голос вытягивает меня из густого потока желания.
Я возмущенно распахиваю глаза, а он откладывает кисть и встает:
— Я закончил.
Да я по его глазам вижу, что он, как и я, на грани. Почему он не предпринимает решительных действий. Игра затянулась. Я хочу кульминации!
— Иди, — твердо приказывает он. — Или ты одна не справишься?
Глава 51. Новые туфельки
Губка скользит по груди и животу. Вода стекает разноцветными ручьями, а Саша молчит. И я молчу. Если наши тела не сплелись в близости, которой мы оба жаждем, то души срослись под потоком воды в молчании. Наша игра обратилась в нечто иное, чем просто забава с красками.
Касается мягкой губкой щеки, вглядываясь в глаза. Затем аккуратно смывает цветную пену. И целует. Трепетно, нежно, и я откликаюсь стоном, но Саша отшатывается и внезапно хватает меня за волосы. Запрокидывает мою голову и щурится. Я сглатываю. На мгновение пугаюсь возможной агрессии, но страх растворяется под глубоким и жадным поцелуем.
Рывком разворачивает к себе спиной, прижимает к влажному кафелю, и с губ срывается стон от решительного толчка. Крепко удерживает за волосы, и я тону в нарастающих волнах густого удовольствия. Мышцы и кости плавятся. В глазах темнеет, и Саша выпускает мои волосы, чтобы заключить в объятия и прижать к себе.
