звук улицы и вой сирен: Глеб вышел на балкон и открыл окно. Кто знает, может, сейчас мы смотрим друг на друга, а может, просто в одном направлении.
– Ты дома? – осторожно интересуется он.
– А где мне еще быть?
– С ним.
– Навицкий, ты ревнуешь?
Молчит. Только шумный вдох.
– Что молчишь?
– Боюсь задать вопрос и получить на него ответ.
– Так не для этого ли мы играем?
– Этот ответ может меня убить, – он недобро усмехнулся, а мне еще больше захотелось узнать про его вопрос.
– Помнишь время в нашей квартире? – решаю я сменить тему. Мне сейчас просто хочется его слушать, просто разговаривать, узнать его – нового Глеба.
– Помню.
– А что тебе запомнилось больше всего?
– Хм, – снова улыбается, на этот раз я вижу эту улыбку перед собой и хочется улыбаться так же, потом привстать на носочки и дотянуться до его губ и оставить короткий поцелуй, – ты. Там. Черт, балеринка, что ты делаешь? – шумный выдох и снова молчание. Мне кажется, он рукой проводит по волосам несколько раз и прикрывает глаза.
– Хочу тебя спросить тоже самое, – я говорю тихо, но Глеб прекрасно меня слышит.
Нас снова прерывают. Я слышу ее шаги и сладкий голосок. Глеб вздыхает, и я отчего-то знаю, что он не хочет прекращать наш разговор.
– Давай встретимся? – спрашивает быстро.
Я встаю со стула, на котором сидела, телефон сжимаю сильно, даже пальцы затекли. Сердце бьется чаще, а ладони начинают потеть. Так всегда было, когда я начинаю волноваться.
– Когда?
– Когда сможешь?
Хочется сказать сейчас. Я могу сейчас.
– Завтра, вечером.
– Почти свидание, – я слышу его смех.
– Пока.
– Пока.
– Эй, Апраксина, а ты почему звонила то?
– Просто захотелось с тобой поговорить. И извиниться.
– За что?
– Что была слишком импульсивна сегодня. Не сдержалась, ударила тебя, нагрубила. Прости. Выглядела как ведьма.
– Ты и есть ведьма. Темная и злая.
– Навицкий! – теперь смеюсь я.
– Пока, Мила.
– Пока Глеб.
Звонок прервали одновременно. Это не точка, это запятая. Улыбаюсь пустой стене в зале. Как-то глупо. Но счастливо. Мне наконец-то хорошо. Я знаю, между нами слишком много вопросов, много “но”, мы вообще несовместимы. Только вот завтра я снова увижу Глеба и радуюсь этому как та Мила давным-давно.
В окне гостиной, где пара ругалась, теперь горит приглушенный свет, а сами они сидят на диване. Женщина положила голову на плечо мужчине, и они мило о чем-то разговаривают. Подросток все еще общается с кем-то по телефону. Теперь он в домашней одежде, вальяжно разлегся на маленьком диванчике. И я уже уверена, что на его экране лицо симпатичной девушки. А пожилая пара теперь сидит за столом и пьет чай вместе. Они смотрят друг на друга так тепло, что мне самой становится тепло на душе от этой картинки.
Мила.
– Добро пожаловать домой, – Глеб открывает передо мной дверь.
Я переступаю порог дома и застываю. Справа должен быть выключатель. Я нахожу его рукой, и загорается свет. Теперь я отчетливо вижу каждую деталь нашего дома. И правда, ничего не изменилось. Даже рамка с фотографией осталась на месте. Это снимок с нашей свадьбы. И он ужасен. У меня грустные глаза, а Глеб вообще смотрит в сторону. Пышное и безвкусное платье, невнятная прическа и странный макияж. Боже, меня раздражала собственная свадьба. Я помню только танец и довольно неплохие канапе с рыбой. И еще злость, раздражение, полная апатия в конце и обида. Она была направлена в сторону мамы, которая так и не позволила мне принять участие в организации свадьбы. С ее слов я еще не готова взять на себя такую ответственность. Тогда перечить так и не смогла.
Глеб берет в руки эту фотографию и разглядывает. Он словно до этого момента и не видел ее вовсе.
– Странная фотка, – он как-то грустно улыбается и хмыкает.
– Почему?
– Да ты посмотри на нас! Ты вся расстроенная, стоишь в этом ужасном платье, я мечтаю сбежать уже оттуда. Ну и парочка…Почему она вообще здесь стоит?
– Ты меня спрашиваешь? Меня тут четыре года не было. Мог бы сам выбросить, – он как-то странно на меня посмотрел.
– Да как-то…руки не доходили, – возвращает он мои же слова, и я понимаю, что истинную причину он мне так и не озвучил, скрывает ее.
– Ты правда считаешь мое платье ужасным? – Голос повышаю. В это время Глеб разулся и прошел в зал, а мой взгляд устремился на стену, ту самую, около которой у нас был сумасшедший секс.
– Да. Растаявшее и липкое мороженое.
Я смеюсь. И правда.
– Я бы хотела другое, но мама тогда решила, что я не готова еще выбирать сама себе платье.
– Странная все-таки у тебя мамаша. Замуж, значит, выйти "разрешили”, а платье выбрать нет.
– Какая есть, – я также разуваюсь и прохожу за Глебом. Пальцами протягиваю след по стене, там, где он прислонил меня, а потом жадно целовал. Мурашки разбегаются по спине.
– Как вообще твои родители согласились на брак? Ты же такой нежный цветочек. Была, – важное уточнение, – они же, как я понял, не были в курсе всех твоих планов, – хитрая улыбка. Глеб подходит ко мне ближе, тоже смотрит на стену. Мне кажется, она стала нашей отправной точкой. Не первый секс в его спальне, а именно здесь, у стены.
– Не были. Как я поняла, Павел разговаривал с моим отцом. А потом тот просто позвал меня в кабинет и рассказал о “предложении”. И дал мне выбор. Которого я лишила тебя. Так странно…
– Что именно?
– После разговора с Павлом у вас на кухне я поняла, что зашла слишком далеко. Я ведь осознала, куда может завести мое глупое предложение. Но отцу все равно ответила согласием. Получается, не так уж я и жалела, что натворила.
– Я же говорил, ведьма, – он подкалывает, мне остается только улыбаться.
Между нами непринужденная беседа. Просто делимся воспоминаниями и немного раскрываем тайны, что все еще стоят между нами. Но почему-то сейчас открываться легче. Самые сложные ступени мы уже преодолели: там, на озере и у ресторана.
Глеб облокачивается о стену и оказывается напротив меня. Смотрит в упор своими хитрыми, темными глазами. И мне начинает казаться, что я снова вижу его чертят.
На нем черная рубашка и светлые джинсы. А еще неизменный аромат сандала, который оставляет шлейф нежной мяты, стоит ему пройти рядом. В моем представлении я подхожу к нему и расстегиваю верхние пуговицы на рубашке, а он наблюдает. Взгляд хищный, а дыхание частое. У обоих.
