со свистом.
Я решил остаться. Хотя бы для того, чтобы никто не ворвался в эту кладовку. Особенно, когда Ася в таком виде.
Что это вообще такое? Что за кусок ткани на её груди? А эти лосины…
Сейчас она вжимается в стеллаж и судорожно тянет край топа вниз. Но ткань, похоже, слишком плотная и опускается лишь на жалкий сантиметр.
Я отрываю взгляд от её плоского живота и с трудом поднимаю к лицу девушки.
Она кусает губы.
– Зачем ты пришёл? – бросает сухо.
– У меня к тебе встречный вопрос: зачем ты здесь?
Скрестив руки на груди, наваливаюсь на противоположную от Белки стену. Мы сверлим друг друга глазами.
Никогда между нами не было ничего подобного. Такого тона. Таких взглядов. Да и в кладовой мы никогда не запирались, во всяком случае, в таком виде. Я в плавках. Она чёрт те в чём.
– Это тебя не касается! – отвечает Ася. – И я не звала тебя сюда.
Злится.
Хорошо. Пусть злится.
– Тебе бы лучше уйти отсюда. Вдруг кто-то из этих, – многозначительно киваю на дверь, – решит вернуться.
– А тебе-то что? Вам меньше работы будет! – огрызается Ася.
Меньше всего на свете я хотел, чтобы так всё вышло. Думал, мы всегда будем с Белкой вместе. Но теперь мы явно чертовски далеки друг от друга.
Меня уже несёт:
– А защитник твой где? Почему он не стережёт тебя под дверью, а?
– У него, вообще-то, тоже тренировка! – Ася бросается на его защиту. И тут же выплёвывает: – Это вообще не твоё дело!
Теперь она стоит прямо. Не тянет за край топа. Не пытается обнимать себя за плечи, чтобы прикрыть грудь. Мой взгляд непроизвольно пробегает по девушке от лица до колен и обратно. Бесстыдно задерживаясь на всех пикантных выпуклостях.
Раньше я так на неё не смотрел. Вот именно так – плотоядно.
Возможно, просто мы оба повзрослели.
– Да мне нет никакого дела до вас двоих, – стараюсь говорить беспечным тоном. – Просто решил сказать тебе, что не следует находиться здесь в таком виде. К тому же вечером.
– Спасибо, я услышала, – резко бросает Ася.
Вновь повисает молчание. Наверняка она ждёт, что я уйду. А я ну совсем не хочу уходить.
– Послушай, Белка…
Делаю буквально полшага, как она тут же выставляет руки перед собой.
– Не хочу слушать, – протестующе качает головой. – Просто уходи.
Но внутри вспыхивает упрямство, и в один миг мне становится плевать на её протесты. Уверенно шагаю к ней. Приближаюсь почти вплотную. Ладошки Аси упираются в мою грудную клетку. Так, словно она хочет оттолкнуть, ну или хотя бы остановить меня. А с её губ срывается почти жалобно:
– Кирилл, не надо!
Что именно не надо?
И что я, вашу мать, намерен делать?
Под ладонями Белки моё сердце в груди пускается вскачь. Я подаюсь ещё немного вперёд. Её испуганный взгляд режет меня на части.
Ася никогда не боялась меня. Никогда.
Ей приходится задрать голову, чтобы смотреть мне в лицо. Я наклоняюсь так, что мои губы оказываются напротив её губ.
И я всё ещё не знаю, что намерен делать…
Возможно, жду, что сейчас она начнёт вырываться. Вновь вспомнит про Марата…
Сейчас мы дышим одним воздухом. Я чувствую жар Асиного дыхания на своих губах. Мой голос срывается на хриплый шёпот:
– Давай я тебя провожу… Ты прячешься здесь от Ники? Если ты боишься, то я мог бы…
– Нет! – а вот в её голосе неожиданно слышатся стальные нотки. – Нет, Кирилл. Ничего не нужно делать! Я сейчас позвоню Марату, и он меня встретит.
Я сжимаю челюсти так сильно, что они того гляди треснут.
Чёртов Марат!
Как далеко они успели зайти?
Он вообще видел её в таком виде? Или в подобном?
Я сразу вспоминаю то платье, которое она напялила, чтобы пощеголять перед ним во время урока английского в нашей комнате. Наверняка он уже видел и что-то похлеще.
Ася – выросла!
Она уже не так невинна. Да ей уже семнадцать, чёрт возьми! Конечно, она не невинна.
В душе образуется какая-то чернота, откуда-то изнутри поднимается злость. Нечто подобное я испытывал там – в Америке. Рядом с дядей.
Вспоминаю все его побои. И как пытался с ним драться. Иногда это получалось.
Меня начинает трясти. Кулаки сжимаются, и я отступаю.
Не знаю, что сейчас читает Ася на моём лице, но её глаза внезапно расширяются от испуга. И вопреки логике она сама приближается ко мне. Дотронувшись до плеча, тихо выдыхает:
– Кирилл, ты в порядке?
Её голос дрожит.
– Да… В норме, – у меня с трудом получается ответить бесстрастно.
Мы стоим так близко, что носы её кед и мои босые пальцы на ногах соприкасаются. Я перевожу взгляд на её изящные пальчики, которыми она сейчас сжимает моё плечо. Ася тут же отдёргивает руку.
– Прости…
За что она извиняется?
– Так мне проводить тебя? – я пытаюсь ухмыльнуться.
Ася тут же качает головой.
– Не нужно, Кирилл. Мне ничего от тебя не нужно.
Отпрянув, хватает рюкзак и вылетает за дверь.
А я остаюсь. Один. В плавках. В луже воды под ногами, которая успела набежать с моего тела.
Короче, жалкое зрелище.
* * *
В раздевалке я провожу не больше минуты. Быстро одевшись, вылетаю из здания.
Хочу догнать Асю. А если не получится, то просто вломлюсь к ней в комнату. Во мне бурлит желание объясниться перед девушкой. Рассказать о том, что случилось в Америке. О том, какую клятву мне пришлось дать Соболеву. И что теперь от этой клятвы зависит всё моё будущее. Рассказать Асе о её матери и о том, что она никогда бы не позволила нам быть вместе. И задать самый главный вопрос: любит ли она Марата?!
Если любит… То я не стану им мешать.
Проходя мимо теннисного корта, я понимаю, что вламываться в комнату Аси совсем не нужно. Она сидит на трибуне. Алиев уже закончил тренировку и стоит напротив неё. Кресла трибуны настолько высокие, что их лица почти на одном уровне. Марат устраивает руки на подлокотниках и склоняется чуть ниже. Его взгляд направлен на вульгарный топ Аси – в этом я уверен.
До своей комнаты она так и не дошла. А теперь разгуливает в этом откровенном костюмчике по всей территории пансиона.
Она смерти моей хочет?
Я во все глаза смотрю на этих двоих.
Они разговаривают? Или Марат вновь собрался поцеловать её?
Впиваюсь пальцами в сетку, отделяющую меня от корта. Как же я устал врать самому себе… Я никогда в
