– Если тебе так скучно, почему ты не проводишь больше времени в Лондоне? Мы тебя там теперь почти не видим.
Эдит рассматривала свои зеленые резиновые сапоги.
– Не знаю. Квартирка там такая маленькая, и Чарльз ее терпеть не может. И столько суматохи с переездами.
– А ты не можешь ускользнуть в одиночку?
Эдит уставилась на меня:
– Нет, не думаю. И по-моему, мне и пытаться не стоит, а?
– Да, ты права.
Вот и все. Она была замужем каких-то восемь месяцев, а муж уже надоел ей до смерти. Кроме того, она боялась начинать светскую жизнь в Лондоне, потому что у нее не было и тени сомнений – она втянется в эту жизнь раз и навсегда. По крайней мере, она была честна по отношению к фаустианскому договору, который заключила, и не намеревалась отступать от него. Я улыбнулся:
– Ну, как говорила мне няня: но ты же не перехочешь.
Она кивнула, довольно мрачно.
– Кто у тебя тут бывает? С Изабел ты видишься нечасто, могу поспорить.
Эдит состроила гримасу:
– Нет, боюсь, не особенно. Они ведут себя так, будто я предала Дэвида. Он, например, постоянно намекает, что неплохо бы поохотиться, и я даже не решилась сказать им, что ты приезжаешь.
– Чарльз против, чтобы он приехал?
– Да нет, дело не в этом. То есть он бы пригласил, если бы я попросила, но понимаешь, здесь совсем другие люди, нравится им это или нет. А Дэвид бывает таким… – она помолчала, – непрезентабельным.
Бедный Дэвид! До чего дошло! Столько лет Аскота, и «Брукса», и вечеров в «Терфе»[25], и вот после всего этого Эдит его стыдится. Жестоко сказано. Я был не совсем с ней согласен, хотя и хорошо понимал, о чем она.
– Тебе придется сказать ему, что я у вас был. Я не допущу, чтобы Изабел узнала об этом случайно и решила, что мы с тобой сговорились против нее. – Эдит кивнула. – А как насчет «других людей»? С ними интересно?
Она вздохнула, рассеянно счищая ногтем пятнышко засохшей грязи с полупальто из «Бабур».
– Захватывающе. Я знаю почти все, что можно знать о планировании поместья. Ночью меня разбуди – я расскажу тебе все о строении лошади. А если я чего-то и не знаю о благотворительных обществах, то поверь мне, этого и знать не стоит.
– Ты ведь, наверное, немало путешествуешь. Разве это не интересно?
– Очень! Ты ведь знаешь, что в Италии, если перед тобой ставят миску с водой, то ополаскивать нужно фрукты, а не пальцы? Или что в Америке нельзя расспрашивать людей об их землях? Или что в Испании самое грубое нарушение правил поведения в обществе – это есть яйцо при помощи ножа, как бы его ни приготовили? – Она перевела дыхание.
– Про яйцо я не знал.
Она какое-то время молчала, и я еще раз попытался достать пролетающую надо мной птицу.
– Но что-то же тебе нравится?
– Наверное.
– А семья? Они знают, как тебе скучно?
– Гуджи – да. Но, конечно же, не наш старый добрый Тигра. Он слишком туп, чтобы видеть хоть чуть-чуть дальше кончика собственного носа. Еще Кэролайн, я думаю.
– А Чарльз?
Эдит смотрела на верхушки деревьев.
– Штука в том, что он находит все это настолько интересным, что уверен – когда я привыкну, мне тоже понравится. Он называет это «периодом привыкания».
– На мой взгляд, звучит вполне разумно.
Конечно, не успел я это выговорить, как понял, что предаю ее, встав на сторону Чарльза. Но, во имя всего святого, я не мог придумать, какую еще позицию я могу занять. Все равно никуда не деться от того факта, что ради высокого положения в обществе она вышла замуж за человека, который, без какого-либо злого умысла с его стороны, значительно скучнее и глупее нее. В этом и заключалась сделка, которую она совершила. Сколько ни ной, Чарльз не станет от этого остроумным и энергичным, а я сомневался, что Эдит готова вернуться к простым смертным, на уровень, с которого так недавно взлетела. Просто у нее было такое распространенное в двадцать первом веке желание получить все и сразу.
– Но ведь найдется же немало дел, которые нужно сделать. Разве у тебя не было великих планов прочесать чердаки и переписать путеводитель?
– На чердаках ничего особенного нет, только горы мебели времен королевы Виктории. Все стоящее Гуджи разыскала и отреставрировала много лет назад. Библиотекарь порядком рассердился, когда я предложила добавить в книгу побольше фактов из истории семьи. – Она зевнула. – А Чарльзу и Тигре это было ну ни вот столько не интересно. Они считают, что знать слишком много – очень мелкобуржуазно. Так что закончилось все довольно уныло.
– Значит, тебе придется найти себе что-то другое. Не верю, что тебя не заваливают предложениями местные благотворительные общества. – Я замечал, что все больше и больше похожу на немку-гувернантку, но, по правде говоря, я сейчас их очень хорошо понимал, наблюдая, как избалованная красотка дуется, облокотившись на забор.
Она тоскливо вздохнула:
– Я так понимаю, ты хочешь сказать, что я должна смириться и терпеть дальше?
– Ну, а разве нет?
Она посмотрела мне в глаза, и раздался свисток. Охота была окончена, и мы пошли к машинам. Там нас ждала небольшая, но очень яростная буря, причиной которой послужило то, что Эрик Чейз вроде бы почти попал по носу месье де Монталамберу. Эрик, конечно, был крайне возмущен самим этим предположением, а пострадавшая сторона бормотала потрясающие французские фразы, некоторые из которых мне раньше слышать не доводилось. Меня призвали в качестве независимого судьи, но, болтая с Эдит, я все пропустил.
Кэролайн выслушала мои протесты и одобрительно кивнула.
– Очень разумно, – прямо сказала она. – Я на вашем месте не стала бы в это вмешиваться.
И я не мог бы сказать с абсолютной уверенностью, что именно она имела в виду.
После чая я как раз садился в машину – был тот неловкий момент, когда одни гости уезжают, а новые уже появляются на пороге, и тут Чарльз подошел ко мне, перейдя посыпанную гравием площадку. Я опустил стекло, пытаясь вспомнить, что я мог оставить, ведь я уже со всеми попрощался, раздал чаевые и автографы.
– Я собирался вам сказать, – начал он. – Одна кинокомпания прислала нам предложение. Отец немного озадачен. Это ваша епархия. Как вы думаете, что нам делать?
– Они хотят снимать фильм в Бротоне?
– Не знаю, настоящий фильм или что-то для телевидения, но в общем да. Что это за люди? Это безопасно?
Говорю как актер – я бы и на милю не подпустил съемочную группу к своему дому, ни при каких обстоятельствах. Но при этом должен признать, что на них вполне можно положиться, если дело касается чего-то, что может иметь «историческую ценность». Конечно, стоит оно того или нет, зависит, как и многое в этой жизни, от того, что получаешь взамен. Лучшее, что я мог сделать для Чарльза, это дать ему адрес фирмы, где ему объяснят, на каких условиях стоит вести переговоры с кинокомпаниями, и посоветовать во всем их слушаться.
