Когда звонит Папуша, просто плачу. Ничего не рассказываю. Потому что вдруг не то ляпну и это Максиму навредит? Вдруг наш разговор подслушивают? С ума схожу со своей паранойей, но меня только что избил мужчина в черной маске!
Не успеваю договорить с Папушей, как вижу входящий от папы. Этого еще не хватало. Мы созваниваемся почти каждый день, но обычно это короткие разговоры обо всем и ни о чем. Как дела, как погода, как настроение, какие планы. Я заранее придумываю, что наврать, и всё в порядке.
Но сейчас даже на них нет сил. Сбрасываю и быстро пишу: «Я только с показа, устала, завтра поговорим, папочка».
В ответ приходит видео, папа снял на телефон экран телевизора. А там мы с Максимом крупным планом! Я рвусь к нему из машины скорой, обнимаю. Максим пошатывается, но стоит. Прижимает меня к себе, да так трогательно, что сердце разбивается. Потом обхватывает ладонями мое лицо и быстро говорит, давая распоряжение. Мы оба в крови. И так друг на друга смотрим, словно любим до безумия.
Ролик обрывается, папа снова звонит.
Это уже во всех новостях. По центральному телевидению.
Вот черт.
Сбрасываю. Пишу:
«Я в больнице. Мне сделали УЗИ, ребенок жив. Меня накачали чем-то, вырубаюсь. Завтра позвоню и все объясню».
Вот и все. Теперь, наверное, наше секс-видео получит новый виток популярности. Но как-то по фигу.
Я гуглю новости.
Нахожу данные о нападавших. Репортер сообщает, что они в больнице, состояние стабильное. Один мне незнаком совсем, молодой, рожа страшная, бандитская, какой-то боксер в прошлом. Он-то и набросил леску Максиму на шею. А у знакомого мужика в возрасте фамилия странная — Убейволк. Если бы я услышала раньше, точно бы запомнила. Где я могла его видеть?
Убейволк назвал меня упрямой.
Пытаюсь спать, но получается плохо. Едва глаза закрываю — вижу этого мужчину страшного. Он в темноте палаты мерещится. И в какой-то момент мозг выдает, где я его видела. Распахиваю глаза и присаживаюсь.
В окне машины мельком. Машины, из которой вышли те, кто уговаривал написать заяву на Максима, якобы он меня изнасиловал. Мне предлагали огромные деньги и обещали защитить от продажного депутата, связанного с проституцией и наркотиками. Я согласилась, а сама поехала к Максиму, после чего он меня спрятал.
Открытие прогоняет сон окончательно. Поэтому в тот момент, когда слышу знакомый голос, я открываю глаза.
Максим. Он в коридоре за дверью что-то негромко говорит.
На часах — половина четвертого утра.
— Пусть она поспит, Максим, приезжай завтра, — произносит Алексей Юрьевич. — Часикам к девяти. Накормим твою Аню, утром сделаем еще одно УЗИ. Если все в порядке, отпущу домой под твою ответственность.
Максим снова что-то быстро говорит, не разберу что, но врача называет по имени, как приятеля.
Тот отвечает:
— Удар был пиздец сильный. Смотри, вот на этом уровне сейчас матка, вот сюда пришелся кулак. Что за тварь это сделала с беременной девочкой, я не знаю, но надеюсь, ты с этим разберешься. Если бы срок был больше на месяц-два, вероятно, эмбрион бы не выжил... Да, девочка крепкая, заметно, жизнью не изнеженная. Отличный пресс... Спортсменка?.. Конечно, я уже дал заключение полиции и повторю это в суде. Я думаю, это была сознательная попытка сорвать беременность.
Максим опять что-то говорит. В такие моменты я ненавижу его способность вещать вполголоса.
— У меня одни из лучших узистов города, Макс, мы тут специализируемся на сохранении, если ты не заметил название клиники. Как ты считаешь, пропустил бы мой спец отслойку? Блядь, если хочешь, давай ее разбудим, ты лично сделаешь УЗИ. — Добавляет с усмешкой: — Ну а что, почитай в интернетиках как, раз не доверяешь. Может, меня чему научишь... Езжай домой, ты сам похож на психопата.
Хочу его видеть. Своего психопата. Сейчас.
Но встать не выходит. Настраиваюсь пару вдохов, но, похоже, в меня и правда что-то влили — приятное тепло во всем теле. Беру мобильник и звоню. Тишину клиники прорезает вибрация телефона. Максим сбрасывает вызов и заходит в палату.
Глава 31
Откат у нас, знаю. Со мной такое бывало после драк еще в Упоровке, потом некоторое время в ступоре, в себя приходишь.
Усталость смертельная, но при этом уснуть не получается. Максим сидит на краю кровати, поглаживает то по плечу, то по щеке. Слов у него нет, тормозит. Сам битый-перебитый. Рука перемотанная. Попал этот гад в него?
— Задело? — спрашиваю.
— Шальная пуля. Но это хорошо. — Его самодовольная улыбка — единственная в своем роде, никто так сам себе не радуется, как он. Касается руки. — Благодаря этому получилось пострелять в рамках самообороны. Будет, что рассказать внукам.
— Ого.
Одежда перепачкана высохшей кровью, после допроса и больницы Максим сразу сюда поехал. Горло заклеено широким пластырем. Левый глаз опух и налился кровью.
Первым делом я рассказываю всё про Валерия Константиновича. Про историю нашего конфликта, про просьбу администратора спуститься в подвал. И про то, что было потом.
— Тебе нужно было сказать про фотографа, — мягко поучает он. Смотрит в глаза, продолжает поглаживать кончиками пальцев. Почему кончиками? Он порезался, когда держал леску у горла, пальцы перебинтованы. — Малыш, все, кто перед тобой попытается снять штаны, лишится яиц. Это я тебе гарантирую.
Смотрим друг другу в глаза. Его голос — предельно спокоен. Я ни на секунду не сомневаюсь, что он отвечает за каждое произнесенное слово.
— Ты знаешь, наверное, я была благодарна ему за шанс. Он ведь заметил меня на улице, подошел и начал уговаривать маму. До этого никому в голову не приходило, что я красива. Я собиралась поступать в педколледж в Упоровке. Догадалась потом, что он рассчитывал на... особую благодарность. Прикол. Но при этом он не ошибся, Жан Рибу подтвердил, что я красива.
— Ты очень красива.
Максим просит набраться сил и рассказать завтра полиции обо всем, что случилось. Слово в слово.
— Ты у меня спортсменка? — спрашивает с улыбкой.
— Что?
— Алексей похвалил твой пресс. Подвинься-ка.
Укладывается рядом, вытягивается. Какой же он высокий! Матрас сильно прогибается под нами двумя, хоть бы не рухнуть на пол!.. Но я лучше рухну, чем попрошу Максима уйти.
Кровать узкая, дабы не свалиться, мы вплотную лежим. Кожа к коже. Это похоже на день рождения.
Задерживаю дыхание. Потом медленно через нос втягиваю кислород и его запах. Тот самый, который еще с ночи помню. Утыкаюсь в грудь. Хорошо-то как, спокойно.
— У меня был период, когда жила у бабушки и ходила в школу, — прочищаю горло. Говорить стало вдруг сложно. — В это время занималась на всех секциях и кружках, что есть в деревне, — нервно смеюсь. — Карате, баскетбол, футбол, волейбол... Особенно меня хвалили на волейболе, я была самой высокой девочкой. Нашла там подруг, попала в команду Упоровки, мы даже выступали на областных соревнованиях. Было весело.
Кладу руку на его живот. Через рубашку прощупываю. Смелая как никогда раньше. Мы тут вдвоем в полумраке больничной палаты, чуть не умерли, но спаслись и спасли своего слоненка. И я заслужила его потрогать. Заслужила быть смелой.
— До твоего мне далеко, — шепчу. Дыхание Максима касается щеки, он чуть меняет положение тела, и я вспыхиваю от мысли, что... Нас опоили в ту ночь на яхте, но сейчас я желаю объятий еще сильнее. Они как воздух необходимы. Обнять. Почувствовать на себе его вес. Почему это так нужно? Как такое возможно?
Закрываю глаза. Поцелуй меня. Поцелуй. Поцелуй, пожалуйста.
Если он поцелует, я почувствую на вкус счастье.
— Неужели это все плавание? — шепчу.
— Это стрессы, малыш, — тихий с хрипотцой голос щипает нервные окончания. — В полиции работать было интересно, но это не мой путь, поэтому после универа я пошел в суд, а там вал бумажной работы и тупых людей, на которых в должности помощника нельзя орать. И которых, конечно, нельзя бить, — с комичным вздохом.
