– Теперь уже ничего не исправить, – сказала я. – Ты сделал свой выбор, я – свой.
– Знаю, – ответил Ник.
– Судя по всему, не знаешь. Иначе мы бы здесь не сидели.
Если честно, главный вопрос заключался не в том, что тут делает Ник. Сама-то я что тут делала? В вестибюле отеля, в нескольких милях от мужа? Почему я не пошла обратно в ресторан?
Вообще-то я так и сделала, вернее, попыталась. Но Гриффин быстро передвигался по кухне, явно стараясь выкинуть из головы то, что сейчас произошло. Он не остановился, даже когда увидел меня, – только бросил на ходу: «Поговорим потом». Казалось, гуманнее всего уйти и вернуть ему этот вечер или, по крайней мере, оставшуюся его часть.
И поэтому я пришла сюда, уверенная, что Нику нужна сейчас дружеская рука. И еще я надеялась получить ответы на свои вопросы – окончательные ответы, после которых смогу закрыть за ним дверь. Как будто они существуют – окончательные ответы и закрытые двери.
– Давай поговорим о чем-нибудь другом, – попросил он. – Хотя бы несколько минут.
Кровь закапала всю футболку и джинсы Ника. Вид у него был такой жалкий, что дольше сердиться я не могла.
– О чем, например? – спросила я уже мягче.
– О чем угодно.
Ник поднял стакан с виски и прижал его к распухшему подбородку.
Внезапно я почувствовала, что больше не могу с ним воевать. Тем более он все равно уже проиграл, пусть и по собственной вине.
Я сделала глубокий вдох:
– Как поживает моя собака?
– Хорошо. Очень хорошо.
– Правда?
Ник достал из кармана мобильник.
– Я привез с собой ее фотографии. Хочешь посмотреть?
Я кивнула. Я правда хотела посмотреть. В ту минуту это было единственное желание, в котором я не сомневалась.
Ник бросил мне телефон, я поймала его и начала листать фотографии. Сердце сразу забилось быстрее, когда я увидела, как Мила спит на подоконнике в квартире у Ника, гуляет в парке – в Баттерси, скорее всего, – заигрывает с кошкой у щита с надписью «Вокзал Виктория» – да-да, именно с кошкой. Похоже, моя девочка тоже не знала, как можно себя вести, а как нет.
– Мисс Мила… – произнесла я, качая головой. – Кто бы мог подумать, что она такая европейка?
– Удивительно, правда? – отозвался Ник. – Зато совсем не удивительно, что она ужасно по тебе скучает.
– Я по ней тоже. И показывать мне ее фотографии – удар ниже пояса.
– Ты же сама попросила!
Он был прав. Я сама попросила. Мне хотелось узнать обо всем, что происходит с Милой. Если честно, мне хотелось узнать побольше и о самом Нике. Он тем временем прихлебывал виски и, судя по взгляду, пытался решить, достаточно ли знает о моей жизни, чтобы сказать то, ради чего приехал.
– Я, кстати, живу не в Баттерси, а в Пимлико.
Я подняла на него взгляд:
– Что ты хочешь этим сказать?
– Как-то странно было бы жить в доме, который ты для нас выбрала, без тебя…
Я кивнула и снова посмотрела на фотографию Милы, чтобы не встречаться с Ником глазами. Затем, по-прежнему не глядя на него, я бросила ему телефон. Хочется верить, что именно поэтому он не долетел, а шлепнулся Нику под ноги. Мы оба уставились на валяющийся на полу мобильник, но никто из нас не пошевелился, чтобы его поднять.
Ник сделал еще один глоток.
– Я тут подумал… Пока я жил один в этом доме… чужом доме… меня постоянно мучила одна мысль: сколько же времени мы проводим, пытаясь слушать друг друга. Мы страшно гордимся, что так старательно слушаем, и можем упустить самое главное – то, о чем любимый человек боится нам сказать.
Я подтянула колени к груди и обхватила их руками.
– Ну и? – спросила я. – О чем же я боялась тебе сказать?
Вместо ответа Ник опустил руку в карман – медленно, неуверенно, – достал оттуда какой-то предмет, посмотрел на него и бросил мне.
Маленькая красная коробочка. Не бархатная, но все же коробочка для кольца. Я открыла ее и увидела кольцо с бриллиантом. Оно было очаровательно и словно принадлежало той же эпохе, что и обветшалый вестибюль.
Я достала его большим и указательным пальцем и подняла глаза на Ника:
– Я не понимаю…
Я по-прежнему держала кольцо двумя пальцами и по-прежнему не была уверена, что происходит.
– Я приехал, чтобы сделать предложение.
– Кому?
– Тебе.
Я смотрела на кольцо, очаровательное старомодное кольцо, онемев от удивления.
– Но… я же замужем.
– Знаю.
Я опять подняла глаза на Ника:
– Ты дождался, пока я выйду замуж, чтобы сделать мне предложение?
Он хотел что-то ответить, но я его перебила:
– Ты вообще в своем уме?
– Просто посмотри…
Ник указал на кольцо: на внутренней стороне была та же надпись, что и на медальоне, который он подарил мне в той, другой жизни – нашей жизни: «Тебе, навсегда».
– Это бред, – сказала я и встала, собираясь уйти. И почему на то, чтобы выбраться из этого ужасного вестибюля, требовалось так много времени?
– Послушай, Энни, я знаю, что между нами все страшно запутано. И знаю, что это во многом моя вина.
Ник тоже поднялся с места и теперь стоял, преграждая мне путь.
– Но я хочу, чтобы ты знала: у нас с Перл ничего не было. Она тут вообще ни при чем. Я влюбился не в нее, а в свое представление о ней, в свое представление о другой жизни… более простой, более стабильной… в свое представление о том, чего я должен хотеть. Но на самом-то деле я хочу чего-то другого, если ты понимаешь, что я пытаюсь сказать.
– Не особо.
Ник посмотрел на меня. С одной стороны, я ждала пояснений, а с другой – прекрасно знала, что он имеет в виду. А он знал, что я знаю. Ник пытался сказать мне, что ничего не изменилось. Но есть черта, после которой вернуться уже невозможно. Разве он не оставался за этой чертой слишком долго?
– Мы с тобой хотим одного и того же, Адамс. Вся наша жизнь и карьера построена на этом. И мы еще можем вернуть то, что у нас было. У меня запланировано два проекта в Европе, а в конце года, похоже, я буду снимать в Бразилии новый фильм. Мы сможем вместе путешествовать по миру. – Ник улыбнулся. – Зря я осуждал тебя за то, что ты хочешь свободы. Потому что сам я хочу того же – свободы вместе с тобой.
Я не знала, смогу ли объяснить ему, что больше не хочу свободы, а хочу чего-то более надежного, не урывками. Чего-то более непрерывного, прочного, способного расти. Но почему тогда что-то во мне рвалось прочь из Уильямсберга с тех пор, как я сюда приехала?
– Мне пора, – проговорила я.
– Я знаю, о чем ты боялась мне сказать, – не слушая, продолжал Ник. – Возможно, сама ты не помнишь, но в тот день, когда я ушел, ты не особенно удивилась. Ты в какой-то степени этого ожидала.
– К чему ты клонишь?
– К тому, что успех фильма и три с половиной минуты славы просто ненадолго вскружили мне голову. Я начал сомневаться, такой ли жизни я хочу. Мне ужасно жаль, что в итоге пострадала именно ты. Думаю, ты это знаешь. Теперь я и сам это знаю и могу исправить то, что пугает тебя больше всего.
