Факт остается фактом – дети поглощают жизни своих матерей. Но понимание этой простой истины теперь не вызывало в Алле протеста и ярости, как раньше: она каким-то чудом приняла это новое для себя правило жизни. Только так и должно быть! Никакие мужские подвиги, за которыми она раньше гналась с таким упоением, не могут превзойти главного таланта человека, которым обладает лишь женщина, – дарить и сохранять жизнь.
Всего за несколько дней в клинике сознание Аллы перевернулось. С тем же запалом, с которым она отстаивала раньше право женщины на независимость, теперь она готова была бороться за гораздо более весомое право человека – на жизнь. И без участия женщины его невозможно было реализовать.
Валя вернулась в палату расстроенная, и Алле показалось, что она прекрасно понимает девушку: наверняка начальник требует ее присутствия в офисе, но и сынишке нужна мать. Возможно, из-за этой внутренней борьбы Валя и повела себя так некрасиво с Андрюшей. Не со злости – из-за страха за него и растерянности.
– Еще и на работе что-то стряслось?
– Что? – Девушка обернулась.
– Простите, – Алла улыбнулась смущенно: не следовало лезть не в свое дело, – мне показалось, у вас на работе проблемы.
– Не совсем, – пробормотала Валя задумчиво, – угораздило же Андрюшку! В самый ответственный момент!
Алла невольно вспомнила о своей прошлой жизни. Перед окончанием календарного года, который совпадал в их компании с финансовым, дел всегда было невпроворот. Весь декабрь работали без выходных, с раннего утра и до позднего вечера. Маккею совершенно точно не понравилось бы, если бы она вдруг вздумала отпрашиваться или – того хуже – угодила на трехнедельный больничный. И это было еще одним аргументом против детей: вверх по карьерной лестнице гораздо быстрее двигались свободные от материнства женщины.
– Понимаю.
– Беда к беде, – Валя капризно надула губы, – еще и мама попала в больницу из-за этого сорванца.
– Андрюша не виноват.
– Конечно. – Валя закатила к небу глаза.
Алла не нашлась, что ответить. Ее вдруг разозлило собственное стремление со всеми быть до приторности хорошей. Даже перед этой девицей, которая еще до своего появления в палате вызвала всеобщую неприязнь, она заискивала. Алла понимала, в чем проблема: она чувствует себя виноватой, словно занимает в этой палате чье-то чужое место, которое ей по праву не принадлежит. Она взглянула на часы и, решив дождаться Бориса Кузьмича возле ординаторской, вышла в коридор.
– Что, голубушка, – он заметил Аллу, переминающуюся под дверью с ноги на ногу, издалека, – взвалили на себя горы чужих проблем?
– Нет…
– Не отнекивайтесь, – хирург устало вздохнул и распахнул перед Аллой дверь, – я говорил с мамой Максимки. И сам вижу. Зачем это вам?
– А вам зачем?
Он улыбнулся в усы, но ничего не ответил. Потом пожал плечами:
– Людям обычно хватает своих забот.
– У меня все заботы кончились, – Алла печально вздохнула, – была хорошая работа, любимый муж. Теперь ничего.
– Проходите, не стесняйтесь, – Борис Кузьмич указал на свободный стул возле своего стола и сел сам, – значит, бежите от одиночества?
– Лечусь за ваш счет от депрессии, – Алла улыбнулась. – Ваши детки кому угодно втолкуют, что такое оптимизм и радость жизни.
– Эти могут! – он горделиво задрал подбородок. – Не представляете, какое счастье, когда удается поставить ребенка на ноги.
– А Алешеньку… сможем поставить на ноги?
– Ситуация непростая, – Борис Кузьмич напряженно кашлянул. – Родители его нашлись?
– Нет, – Алла потупилась, – я узнала, что он жил с матерью на съемной квартире. Но женщина куда-то пропала.
– Она срочно нужна в больнице! Чем у нас полиция занимается?!
– Они, кажется, – Алла виновато взглянула на доктора, – даже дело не завели.
– Вы говорили…
– Да! Полицейские остались на месте аварии, но соседей никто не опрашивал. И в больнице они до сих пор не появлялись.
– Они из нас идиотов делают? А если этот… еще десятерых задавит? Хоть кто-то в состоянии его остановить?!
Алла молчала, опустив глаза в пол. Что она могла с этим поделать? Разве что, как и Борис Кузьмич, изводить себя бессильной яростью.
– Вы же юрист, – он вдруг посмотрел на нее с надеждой, – пойдите к ним.
– Это ничего…
– Заставьте работать, в конце концов! – Он почти выкрикнул эти слова, потом увидел перепуганные глаза Аллы, и ярость на его лице сменилась болью. – Простите, простите!
– Я все понимаю…
– Это не к вам, голубушка, – он торопливо оправдывался перед ней, и от этого стало совсем неловко, – я просто выдохся. Каждый божий день привозят детей, каждый раз борьба за жизнь, месяцы без движения, если удается спасти. А назавтра все повторяется снова! И никто. Никто не может этого остановить!
– Я пойду в полицию.
– Спасибо, – он улыбнулся ей через силу, – давайте хотя бы попытаемся. Еще раз простите! Расклеился непозволительно.
– Ничего, – она кивнула, – я понимаю.
Опустив голову, Алла вернулась в палату. Все правильно – она заслужила эти упреки: Борис Кузьмич надеялся на нее, ожидал, что она разыщет родственников Алеши, но она не сделала ни одной серьезной попытки. Вот и сейчас, вместо того чтобы немедленно пойти в ближайший участок, нашла предлог задержаться – решила, что сначала нужно накормить ребенка обедом. После этого, когда он уснет, она обязательно сходит в полицию.
Но Алешенька, словно чувствуя ее нежелание уходить, преподнес новый повод остаться – температура поднялась до тридцати девяти. Вокруг засуетились врачи, медсестры, Алла то поила ребенка, то удобнее подкладывала подушки и сходила с ума от волнения. Несмотря на антибиотики, обострился воспалительный процесс – слишком слабеньким был организм.
Остаток дня прошел в суете и нервозности. Алла даже не успела заметить, как за окном стемнело. Измученный сначала жаром, потом уколами, Алешенька задремал. Уже несколько раз заходила дежурная медсестра и пыталась выпроводить Аллу домой, уже стих за окном гул вечерней московской пробки, а она все сидела рядом с ребенком и с тревогой смотрела на его бледное лицо. Когда Алле наконец показалось, что мальчик крепко спит, она осторожно поднялась со стула и начала собираться. Навела порядок на тумбочке, вытащила свою сумку из-под кровати.
Взволнованный и неожиданный шепот ребенка нагнал ее у самой двери.
– Ты завтра придешь?
– Да, – она обернулась, едва сдерживая невероятное волнение, в темноте обеспокоенные глаза ребенка светились, – рано утром!
Услышав все, что хотел, мальчик спокойно кивнул и, изможденный, закрыл глаза.
