Мне стало немного легче, когда в вагон вошло похожее на женщину существо. Она выглядела не умирающей, но уже давно умершей. Тем не менее, она толкала всех, мимо кого проходила со своей кружкой для пожертвований. Громким пронзительным голосом женщина требовала деньги на доброе дело.
— Ей еще хуже, чем нам. Вот она действительно все время находится под наблюдением, — шепнула мне Фрида.
С достойной восхищения ловкостью, если принять во внимание ее состояние, эта женщина со своим костылем появилась перед нами и, буквально, залезла в наш бумажник с деньгами Франка. Я напрасно пыталась смотреть в сторону. Она, как фокусник, с легкостью жонглировала своей кружкой для пожертвований. Ее лицо было обтянуто тонкой кожей, которая не могла скрыть контуры челюсти и зубов. Скулы напоминали о тлении, которого не избежит никто из живущих. Когда я опустила деньги в кружку, она обнажила зубы, и я почему-то подумала о светофоре в густом тумане. Выступающие части ее тела были прикрыты самодельными амортизаторами из пенопластового матраца, заботливо пришпиленными к одежде французскими булавками.
Люди отворачивались, прятали носы в книги или, если могли, пересаживались на другое место. Далеко не все что-то давали. Я догадалась, что этот маршрут был ее постоянным рабочим местом.
— Сегодня все ужасно. Как по-твоему, по мне видно, о чем я думаю? Видно, что мне страшно? — спросила я, когда мы выбрались из метро на улицу.
— Если ты будешь жить в Кройцберге и убегать от каждого турка, который на тебя посмотрит, они, безусловно, это заметят. Зайдем куда-нибудь, посидим?
— Нет, мы возьмем такси и поедем прямо домой. Мне хочется запереть за собой дверь.
— Ты собираешься все Рождество просидеть за запертой дверью?
Я не ответила, мне было холодно. Витрины магазинов являли собой большие световые пятна. Все было залито светом. Но будь здесь темно, было бы еще хуже.
— Мы поедем в Италию, — неожиданно сказала Фрида.
— В Италию? — Я испугалась.
— Да, я нашла первоклассный курорт недалеко от Венеции. Там ты будешь в безопасности.
— Почему ты планируешь такие поездки, не спросив меня? Это будет стоить целое состояние.
— Забудь о деньгах. Я тревожусь о тебе. Ты перестала общаться с людьми. Сидишь над своей клавиатурой и смотришь на Копиштрассе, пока я не приду вечером домой и не включу телевизор. Я вижу, что тебе хочется послать меня к черту, чтобы ты могла просидеть так остаток дня. А когда мы выходим, тебе за каждым углом мерещатся сотрудники Интерпола. Так никуда не годится. Тебе необходимы вода, покой и тепло. Тебе нужна аромотерапия, лечение минеральными водами и всякое такое.
— Но ты не должна решать это за меня. Я еще сама не знаю, чего я хочу.
— Прекрасно. Ты как хочешь, а я поеду.
Что-то в ее голосе подсказало мне, что она не шутит. У меня появилась возможность отделаться от нее. Но провести Рождество в одиночестве в Кройцберге с осыпающейся елкой и агентами за дверью мне тоже было не по душе.
— Как туда лететь? Через Неаполь? Рим? — спросила я, помолчав.
— Мы не полетим. Мы поедем на машине!
— Ты с ума сошла! Это же страшно далеко!
— Мы поедем на юг через Германию, Австрию, через Альпы в Италию и там спустимся к побережью. Это займет всего два дня. Поедем по шоссе А-9, это самый простой путь. Мы с тобой любим ездить. Ведь так?
Мне в виски впились железные когти. Я даже забыла следить, не идет ли кто-нибудь за мной.
— Мы должны решить это сию минуту? — обессилев, спросила я.
— Я уже решила, а ты можешь подождать с решением до утра.
На Курфюрстендамме зажглись рождественские огни. Все это мы уже видели по телевизору. Тут все было больше, чем в Осло на улице Карла Юхана. Не только потому, что Курфюрстендамм значительно длиннее. Очевидно, страсть к изобретательности была здесь гораздо сильнее, чем у нас в Норвегии. Желание затмить другие части города и доказать свое суверенное превосходство в качестве парадной улицы. Здесь это считалось более важным, чем во многих других городах. Гигантские ниссе, звездный дождь, святые семейства, елки, составленные из горящих лампочек. А на мостовой уличное движение показывало свое световое шоу.
Витрины больших магазинов были заставлены старинными кукольными домами. Франку бы несколько таких домов, он мог бы выгодно их продать.
— Ну как, тебе полегчало? — почти дружески спросила Фрида.
— Да, но я мечтаю уже запереться в квартире.
Мы остановились с толпой детей и взрослых, превратившихся в детей, некоторые были даже старше меня. Они на что-то смотрели и восторженно вскрикивали. Нам открылся целый мир миниатюрного дома в несколько этажей. Комнаты, лестничные проемы, сады, балконы, мебель и куклы. У некоторых в руках были крохотные фонарики со свечами, иногда фонари стояли так, что мы могли наблюдать семейную идиллию, домашнее хозяйство или внутреннюю часть лавки. Здесь были детали интерьера всех эпох и стилей. Во многих комнатах на елках горели свечи.
Пока мы там стояли, на стекло витрины скользнуло tableau и смыло все остальное:
Девочка стоит перед красным стандартным домом и смотрит. Из его окон струится свет. Гардины. Горшки с цветами. В доме люди. Они сидят за столом, то и дело наклоняясь друг к другу. В глубине комнаты зелеными и золотыми шарами сверкает елка. Девочка прячется за сугробом, однако, когда она приподнимается на цыпочки, ей все это видно. Скоро полдень, но все-таки темно. Контуры снежного сугроба у калитки кажутся фиолетовыми. На планках штакетника маленькие снежные шапочки. Синицы дерутся и шумят в кустах живой изгороди. Девочка подходит к двери и стучит. Через минуту другая девочка, живущая в этом доме, открывает дверь и спрашивает у пришедшей, что ей нужно.
— Можно, я ненадолго зайду? — быстро спрашивает девочка.
— Сейчас неудобно, у нас собрались родные, — отвечает хозяйка.
У нее за спиной светло и уютно, слышны негромкие голоса. Пахнет кофе, какао и горячими пончиками. Пряниками. Девочка поворачивается и быстро убегает. Она летит по дороге, по полям. Ее сапог застревает в снегу. Варежки она тоже потеряла. Но она не останавливается, пока не добегает до тяжелой исцарапанной двери приюта. Краска вокруг дверной ручки облезла, крыльцо обшарпано множеством ног. Девочка знает, что ей нельзя войти в дом в одном сапоге и без варежек, и, прихрамывая, бредет обратно по той же дороге. Она сильно припадает на одну ногу, передразнивая старого церковного служку. Нога, на которой нет сапога, давно промокла. Девочка идет по своим следам и находит потерянные вещи. Сперва сапог, в котором полно снега, потом варежки. И понимает, что должна радоваться. Потом она возвращается к тяжелой исцарапанной двери. Позже все дети собираются в холодной гостиной. В углу стоит дерево, которому здесь явно не по душе. Оно роняет иголки на серый крашеный пол. Некоторым детям знакомые прислали подарки. Девочке никто не прислал. Дежурный воспитатель включает радио. Оттуда доносится звон колоколов. Счастливого Рождества.
