Пока она говорила, Макмаллен потихоньку пятился, хотя и продолжал внимательно слушать ее. Когда Джини закончила, он, несколько замешкавшись, отвернулся, склонился над рюкзаком и зашнуровал его. Затем подошел к печке и погасил огонь.
– Прошу извинения, – его голос стал жестким, – но я ничего не знал об этом. И не имел к этому ни малейшего отношения. Да, я отправил четыре посылки. Пошел на это как на промежуточную меру. Хотел дать вам путеводную нить, поддержать ваш интерес к этому делу до тех пор, пока не удастся лично встретиться с вами. Мне было невдомек, каковы могут быть последствия. К тому же тогда я и представить себе не мог, как долго еще мы не встретимся. Сожалею, но я изложил вам все, что знал. Мне нечего добавить. Никаких сенсационных откровений. Даю вам слово, что сам считаю правдой все то, что рассказал вам о Джоне Хоторне. А теперь у меня действительно нет времени. Я отвезу вас обоих обратно в Оксфорд. Мне пора.
Сказал – как отрезал. Стало ясно, что дальнейшие дискуссии бесполезны. Он подошел к выходу, выключил свет и лишь после этого открыл дверь. Машина была запаркована так, что ее передние колеса стояли на колее грунтовой дороги, сбегавшей по склону. Не зажигая фар, Макмаллен перевел рукоятку коробки передач на нейтральную скорость, и автомобиль бесшумно покатился вниз. Лишь в конце склона он включил свет и запустил двигатель. Когда он заговорил вновь, они уже мчались по основной дороге в Оксфорд, оставив позади владения Хоторна.
– Вы, кажется, говорили, что у вас есть вопросы, – прозвучал в темноте голос Макмаллена. – Задавайте их сейчас.
Джини раскрыла было рот, но Паскаль быстрым прикосновением успел остановить ее.
– У меня есть один вопрос. Вам было известно, кто отец Джини, когда Дженкинс надоумил вас использовать ее для разработки этой истории?
– Сначала нет. Я, конечно, обратил внимание на то, что ее фамилия мне уже знакома, но ведь она довольно распространенная. Однако позже, – он мельком взглянул на Джини, – Дженкинс упомянул, что вы имеете косвенную связь с Хоторнами – через вашу мачеху. Потом сказал, что вы американка. И в конце концов сообщил, как зовут вашего отца. – Наступила краткая пауза. – Он все время навязывал мне идею использовать вас. Мне же с самого начала претила мысль о том, чтобы над этим материалом работала женщина. Я так и заявил ему.
– Так почему же вы не воспрепятствовали этому, когда узнали, кем на деле является Джини? Ведь, наверное, вы уже тогда намеревались использовать эти свидетельства? – указал он на папку, которую Макмаллен молча сунул при выходе из дома. – И вас эта связь даже не обеспокоила? Ведь Джини могла не лучшим образом отреагировать на новость, что ее отец является участником заговора молчания. Вы должны были учитывать это.
– Естественно, такая мысль приходила мне в голову. Но Дженкинс говорил мне, что она не видится со своим отцом. По его словам, отец и дочь не испытывают друг к другу родственных чувств, а потому уже несколько лет не поддерживают никаких связей. Когда он сказал мне это, события уже развивались полным ходом. Была середина декабря. Пора было принимать какое-то решение, медлить было нельзя. К тому же тогда как-то не особенно думалось о том, кто именно должен взяться за перо. В первую очередь надо было раздобыть фотодокументы, свидетельствующие о прежней деятельности Хоторна. Стоит только убедительно доказать, что это за человек, полагал я, и любой честный журналист с готовностью возьмется за расследование его деятельности, а также дел его семейства, высветит все, вплоть до вьетнамских событий. Я рассуждал именно так. До сегодняшнего вечера. – Его голос стал жестче. – Сейчас-то я, конечно, вижу, насколько заблуждался.
Джини протиснулась между двумя передними сиденьями.
– В таком случае, – спокойно произнесла она, – могу прямо сказать вам одну вещь. Если нам удастся когда-либо найти факты, подтверждающие ваши нынешние обвинения в адрес Джона Хоторна, если в вашем рассказе о блондинках окажется хотя бы доля правды, то ни я, ни Паскаль не остановимся на полпути. Мы тщательно расследуем все от начала до конца. Я разложу все прошлое Хоторна на мельчайшие кусочки и рассмотрю их под микроскопом. Хотите – верьте, хотите – нет. Если не верите, мне наплевать. Но это дело имеет для меня особое значение. Хоторн – американский политик, а я американка. Родилась, знаете ли, в США. И не могу остаться ко всему этому равнодушной.
Макмаллен не ответил. Она увидела, как его глаза сверкнули в зеркале заднего вида, уставившись на нее. Он быстро переключил передачу и свернул на боковое шоссе, также ведущее в Оксфорд. От Джини не укрылось, что это не та дорога, по которой они ехали ранее. Она внимательно следила за маневрами Макмаллена. Ей были видны только часть его лица и руки, вцепившиеся в руль.
– А пока, – продолжила Джини, – я действительно хотела бы задать вам кое-какие вопросы. Например, о первых четырех посылках. Допустим, последующие две были отправлены с целью запугать адресата. Но те четыре…
– И охота же вам ворошить все это, – в голосе Макмаллена прозвучало раздражение. – Зачем? Что тут такого важного? Говорил же я вам: временная мера, уловка. Не лучше ли вам сосредоточить силы на Хоторне? Ведь это он герой вашего романа, а не я.
– И тем не менее. Для меня остается загадкой подлинная степень участия Эплйарда во всем этом деле. Зачем вы использовали его, устанавливая контакт с Лорной Монро?
– С Эплйардом мне приходилось быть начеку, – ответил он. – Я пытался отвлечь его от этой истории, но он намертво присосался к ней. Когда в дело вступил Дженкинс, мне пришлось искать способ утихомирить Эплйарда. Я надеялся хоть как-то удержать его от активных действий, пока не пройдет материал Дженкинса. Все, что ему было известно, сводилось к тому, что Джон Хоторн питает слабость к блондинкам. Эплйард полагал, что Лорна Монро встретится с Хоторном, а я, в свою очередь, проинформирую его о том, как Хоторн себя при этом вел. – Макмаллен ненадолго замолчал. – Кажется, это именно он пустил в оборот словечко «медовая ловушка».
– Понятно. – Джини выжидала, но Макмаллен не проронил больше ни слова. – И вы, значит, по вашему собственному выражению, решили прибегнуть к уловке с посылками… Когда именно?
– После того, как уехал из Лондона. Именно тогда я все и спланировал. Я же говорил вам. Теперь я понимаю, что это была дурацкая затея. И сожалею об этом.
– Вы сами все спланировали?
– Да. А что?
– Просто иной раз кажется, что здесь не обошлось без женского ума: подобное знание деталей необычно для мужчины. От вас такого трудно ожидать. Например, наряд Лорны Монро…
