– Она похожа на трехлапую черепаху. Верный признак того, что половину сознательной жизни я просидела в воде и сырости.
Сэм перебирал пальчики на ее ноге и целовал ступню, пока она не забилась беспомощно.
– Да, я, кажется, замечаю что-то похожее на перепонки.., вот здесь.
Сэм провел языком по каждому пальчику, и у Мэгги перехватило дыхание. Она почти рыдала.
– Помогите, – слабо сопротивлялась она, смеясь и захлебываясь слезами. – Сдаюсь!
Он последний раз поцеловал ее пятку и неторопливо начал прокладывать поцелуями путь наверх, пока не накрыл ее своим телом.
– Давно пора, – проурчал он, словно леопард. Они ласкали друг друга, погружались в сон и пробуждались для новых ласк. Они лежали в объятиях друг друга и говорили ни о чем и обо всем на свете. Сэм рассказывал ей о детстве, а она – о том, что ее отец и мать жили в двух разных мирах и как трудно ей было в обоих уживаться.
Она снова заговорила об утраченном ребенке, они утешали друг друга и плакали обо всех утраченных детях. Это была волнующая ночь. Все барьеры пали.
И только о любви не было сказано ни слова.
– Теперь ты счастлива, Мэгги? – спросил он незадолго до рассвета.
– Я обрела душевное равновесие, – помолчав, ответила она. – Так будет точнее. Счастье слишком жирная пища для моей строгой диеты.
– Не согласен. Это вопрос философской терминологии, – сонно пробурчал Сэм. – Когда нам больше не о чем будет говорить, ты мне напомнишь, ладно?
Он заснул, а Мэгги еще некоторое время лежала, обнимая его и наслаждаясь неведомым прежде ощущением покоя. Нет, не просто покоя: счастья. Когда она пробудилась, сквозь щель между шторами пробивался яркий солнечный луч. Мэгги сладко потянулась и зевнула. Сэм спал на животе чуть ли не поперек кровати, и лишь самый уголок простыни стыдливо прикрывал его плечо. Ее лицо озарилось улыбкой. Все ее существо было пронизано любовью к этому мужчине. Она и сама не верила, что такое еще может с нею случиться.
Осторожно, чтобы не разбудить Сэма, она села на кровати, и улыбка на ее лице медленно увяла, уступив место печали. Что теперь? Сэм не сказал, что любит ее. Правда, и она ничего подобного ему не сказала. Учитывая жизненный опыт обоих, неудивительно, что они избегали обязательств; но вместе с тем Мэгги чувствовала, что связана, нравится ей это или нет. Сэм приехал на четыре недели. Этот срок истечет двенадцатого декабря. И как ей жить дальше?
Смириться. Пережить и этот удар судьбы, как " любой другой, пережитый прежде. Да, боль, да, слезы, возможно, будут и проклятия. Но пройдет время, и все уляжется. Другие женщины справляются. Только теперь на это уйдет больше времени. Ведь она стала старше, силы уже не те. И кроме того, она прикоснулась к чему-то прекрасному, редкостному – такое в жизни не повторяется.
– Завтрак готов, дорогая? – пробормотал Сэм, и Мэгги на миг похолодела, испугавшись, что он принял ее за Лорель.
– Сэм, – тихо проговорила она.
– Ммм, бездельница, или вызывай горничную да заказывай завтрак, или прыгай в постель! Твой телохранитель снова проголодался.
Когда принесли завтрак, Мэгги была в ванной. Сэм не отпускал ее так долго, что вода почти остыла, и, не постучи в дверь официант, он бы сам забрался к ней. Сил не осталось ни капли. Для мужчины, уверявшего, что большую часть жизни он провел в лаборатории, в офисе и на горнолыжных курортах, Сэм оказался искусным и изобретательным любовником.
Но все когда-нибудь приходит к концу. В одиннадцать они покинули отель и поехали на Дунканский перешеек, завернув по дороге в Мантео проведать собак.
– Я уверена, что они нас узнали, а ты? – спросила Мэгги, вытаскивая с заднего сиденья «ровера» холщовую сумку на ремне.
– Псы этой породы славятся редким умом.
– И какая же это, интересно, порода? – усмехнулась Мэгги.
Сэм состроил оскорбленную мину.
– Это, несомненно, чистокровная жесткошерстная амальгама.
Глаза Мэгги вспыхнули.
– А щенки?
– Э-э, скорее всего, еще более амальгамированный вариант своей мамаши.
Мэгги расхохоталась, и Сэм вслед за ней. В домах было холодно, однако запах выветрился, и насекомые, хотелось надеяться, тоже исчезли. Пока Сэм выгружал свои вещи и отпирал дом, Мэгги собрала пустые баллоны и выбросила в мусорный бак. Потом спохватилась и выудила все обратно. Скорее всего, Сэм обвинит ее в преступном разбрасывании ядовитых отходов.
Когда он наконец пришел, уже стемнело. Она раз десять порывалась пойти к нему и узнать, что его удерживает, но что-то ее останавливало. Наверное, новизна и хрупкость чувства.
– Я уже соскучился по нашим сорванцам, а ты? – Сэм взглянул на собачью подстилку и поднес озябшие руки к печке.
– Я тебя понимаю. Даже странно, правда? – Ей не хотелось уточнять, что с тех пор, как он оставил ее и пошел проветривать дом, минуло два часа.
– Мэгги, послушай… Мне необходимо вернуться в Дархэм. Я позвонил в несколько мест, и оказалось, что отложить возвращение никак нельзя. Сколько времени тебе нужно, чтобы уложить вещи?
– Чтобы – что?
Сэм терпеливо принялся повторять, но Мэгги перебила:
– Окажи любезность, объясни, что все это значит?
Такой любезности он оказывать не хотел. Это было ясно по его бегающему взгляду. "
– Здесь ехать всего часов пять. Ночью даже меньше. Я уже заказал тебе номер в «Хилтоне».
Он уже заказал ей номер. При том, что у самого в Дархэме квартира?
– Ясно. Позволь поинтересоваться зачем.
– Я все тебе расскажу, только не сейчас, ладно? Поехали, мы обо всем поговорим в машине.
Она ничего не понимала. За нее говорил гнев.., и страх.
– Иными словами, я должна целиком тебе довериться. Сняться с места на ночь глядя, неизвестно, надолго ли, неизвестно, зачем, – и с мужчиной, которого я знаю всего две недели…
– Три, черт возьми!
– ..и все потому, – не обращая на его слова никакого внимания, продолжала Мэгги, – что этот мужчина, которого я знаю меньше трех недель, сказал: вперед, Мэгги, новый кросс.
Сэм не ожидал отказа. Он был явно удивлен, чтобы не сказать – обижен, но, черт возьми, если обязательства пугали его, если он боялся связать себя с ней – что ж, его проблемы! Она боялась не меньше его – ведь он предлагает ей ехать с ним в город, где его дом, и в то же время признается, что заказал для нее номер в отеле…
Этот факт сказал ей все, что ей нужно было знать.
Ее глаза заблестели. Закинув голову – может быть, слишком высоко, – она тихо проговорила:
– Прости. Если хочешь ехать – это твое дело. Я не стану удерживать тебя, но и с тобой не поеду. Мы неплохо провели время. И давай трезво смотреть на вещи.
Что ж, значит, они не поняли друг друга. И сейчас поздно об этом сожалеть.
