Это был грустный обед, то и дело прерываемый долгими вздохами обеих женщин.
– Надеюсь, он ее все-таки найдет, – говорила бабушка.
– Он мне обещал, – повторяла Мария.
– Париж такой большой… – вздыхала Стелла.
– Ничего, мой муж, когда захочет, умеет своего добиться.
Андреа молча играл сам с собой в лото, а думал при этом о том, что от отца перенял способность лгать и чувствовать себя виноватым.
Рождество миновало, потянулись безрадостные и одинокие будни. Однажды вечером зашел приходской священник, чтобы принести утешение семье, которой бог послал тяжкое испытание, как он сказал Марии. Андреа ушел к себе в комнату и принялся читать одну из книг, найденных на полке в гараже, где их держал Пьетро. Это был роман русского писателя Максима Горького под названием «Мать». Чтение увлекло его. Из-за тонкой перегородки доносился жалобный голос Марии.
– Я все в своей жизни загубила. Я испортила отношения с детьми. Я больше думала о своих женских радостях, чем о материнском долге.
Андреа невольно сравнивал ее с Пелагеей Ниловной из романа, ставшей жертвой кузнеца Власова, своего жестокого и вечно пьяного мужа. Нет, Мария никогда не была эгоисткой, как уверяла священника. Она просто совершила ошибку: вышла замуж за необузданного дикаря в надежде завести с ним нормальную семью.
– Я буду молить бога, чтобы у вас все обошлось, – сказал, прощаясь, священник.
Однажды вечером, когда Мария и Андреа сели ужинать, снаружи послышались звуки автомобильного мотора. Потом дверь распахнулась, и вошел Пьетро, держа на руках свою дочь. И вместе с ними, подобно огромной тени, в дом вошла смерть. Она растеклась, как ядовитая ртуть, по всем комнатам, проникая в самые отдаленные углы, проскользнула в кухню, покрыла мебель и утварь, заползла в плиту и погасила огонь. Андреа почувствовал, что задыхается.
– Я привез тебе твою дочь, – сказал Пьетро.
Он сильно зарос щетиной, видно, давно не брился, глаза у него ввалились и лихорадочно блестели, на губах блуждала жалкая улыбка.
Мария зажала себе рот руками, чтобы не закричать.
– Она сама не своя, – выговорила наконец Мария, глядя в безжизненное лицо Джеммы, продолжавшей, как ребенок, цепляться за шею отца.
– Да, она сама не своя, – подтвердил Пьетро. – Она наркоманка. И она занималась еще кое-чем.
Андреа вышел из дома и стал смотреть на покрытые снегом поля. В лунном свете они отливали голубизной. Ему хотелось сбросить с себя жуткое ощущение смерти, не дававшее дышать, но он никак не мог от него освободиться. Тогда он сел на велосипед и начал крутить педали как сумасшедший.
Когда он ворвался в дом бабушки Стеллы, она от испуга перекрестилась.
– Господи, неужели опять несчастье? – спросила бабушка.
– Папа вернулся. Он привез Джемму. Но они не одни. Вместе с ними пришла смерть.
Мальчик дрожал всем телом, ему казалось, что его голова стала чугунной.
– Эй, да ты весь горишь огнем! – заметила бабушка. А он и вправду продрог до костей.
Два дня Пьетро добирался до Парижа через Швейцарию. В горах машина застряла, потому что лопнул ремень трансмиссии. Дело было ночью, помощи ждать не приходилось, и он кое-как произвел ремонт сам. Потом понадобились цепи. Когда Пьетро пересек французскую границу, его сморил сон, и он чуть не сорвался с дороги на повороте, но въехал в ограждение и чудом удержался. К счастью, скорость была небольшой, но он помял машину и с трудом дотащился до аварийной площадки, где проспал часа два, а затем снова двинулся в путь. Наконец он прочел на придорожном знаке надпись: ПАРИЖ. Вот где прячется его дочка. Кто знает, может, она ему обрадуется? Может, возьмет за руку и скажет: «Папа, я покажу тебе город».
Он въехал в город. Фонари светили тускло в загрязненном выхлопными газами воздухе. Городской пейзаж ничем не напоминал те красоты, о которых Пьетро когда-то читал в книжках. Ему казалось, что он находится где-то на окраине Брешии или Милана, только этот город был гораздо больше. Карты у него не было, и в какой-то момент он понял, что ездит кругами, пересекая в третий раз одну и ту же площадь. Он резко повернул к центру, пересек Сену и наконец увидел стрелку с указанием: «К Лионскому вокзалу».
Нелегко было найти улицу Жильбер, где, по словам Нутти, жила его дочь. Пьетро чувствовал себя напуганным, подавленным и одиноким. Он не смел даже спросить дорогу у прохожих, потому что не говорил на их языке. А ведь еще совсем не так давно он считал себя сверхчеловеком! Сколько раз он смотрел на других свысока, зная, что никому его не одолеть. Сейчас физическая сила ничем не могла ему помочь. Его угнетало собственное невежество. Только твердая решимость отыскать дочь толкала его вперед. Он все-таки нашел улицу, где жила Джемма. Дом оказался развалюхой. Даже парадного не было. Пьетро поднялся по сырой и скользкой наружной лестнице, открыл стеклянную дверь и оказался в темном и грязном коридоре. Из-за многочисленных дверей доносились голоса, пронзительная музыка, женский и детский плач.
– Куда я попал? – прошептал Пьетро, не сомневаясь, что ошибся адресом.
Он зажег спичку и в ее колеблющемся свете прочел в записке Нутти: «Квартира 41». Только после этого он заметил, что на всех дверях имеются номера, и нашел дверь с цифрой 41. Пьетро постучал. Никто не ответил. Почему его дочь предпочла это ужасное место родному дому, пусть бедному и убогому, но все-таки несравненно более удобному и чистому? Он толкнул дверь, и она открылась. Его замутило от гнусного запаха разложения, ударившего в нос. При голубоватом свете ночника с трудом можно было разглядеть среди пустых и полупустых бутылок, остатков пищи и мятой одежды распростертые на койках и просто на матрацах, брошенных на пол, людские тела. Стереоустановка вибрировала, распространяя механически повторяющиеся куплеты какого-то шлягера.
«Да они тут все пьяные…» – понял оглушенный открытием Пьетро.
Ему хотелось найти хоть какое-то разумное объяснение увиденному, но эти истощенные тела и пустые лица не оставляли места даже для слабого проблеска надежды. Они воплощали собой гибель и распад.
– Вот окаянные, – пробормотал он.
И вдруг подумал, что и сам недавно был таким же. Ему вспомнились бесконечные попойки в компании друзей, низменные уловки, чтобы раздобыть денег, когда он сидел без работы, ночные рейды по торговым складам, где он воровал одежду и мебель, а потом преподносил жене невероятные подарки. Его ни разу не посадили, хотя он этого заслуживал. Какой пример он подавал своим детям? И как он мог надеяться, что Джемма, поднявшая руку на свою бабушку с требованием денег, сбежавшая из дому с жалким ничтожеством, вдруг образумится?
