Тут Камилла встретила взгляды Наташи и Тюльпана, и все трое разразились хохотом. Только Альфонс, Мари-Луиза и какой-то прихожанин, смех которого походил на ржанье, присоединились к ним; остальные какое-то время хранили молчание, так как боялись обидеть семейство Соваж; но очень скоро буйное веселье охватило всех. Наконец-то похороны Зебры пришли в соответствие с его нравом.
В Санси долго вспоминали погребение нотариуса, который не пожелал, чтобы его опускали в могилу.
Ночью, лежа одна на двуспальной кровати, пружины которой они с Зеброй бессчетное число раз испытывали на прочность, Камилла не видела перед собой лицо мужа, а думала о том, что его с ней нет. В груди ее разрасталось ощущение пустоты, и, когда она пыталась вспомнить черты лица Зебры, ее охватывал страх, что они стерлись из ее памяти. Они словно заволакивались дымкой, и, несмотря на все старания, Камилла не могла их четко себе представить. Помнила лишь общие очертания и те части лица, которые сразу бросались в глаза. Вдруг ее внимание отвлек какой-то шум, и она тихонько вскрикнула. Из коридора доносилось поскрипывание, будто кто-то снова ступал по расшатавшимся планкам паркета. Сердце Камиллы заколотилось в радостной надежде, она села в постели. Да, это он. Она узнала его шаги, его манеру возмущать ее покой бесконечным хождением взад-вперед. Он вернулся возвестить ей, что кошмар кончился.
На истомленном лице Камиллы появилась улыбка. Она, вся дрожа, встала с кровати, протянула руку и толкнула дверь. Никого не видно, должно быть, Зебру скрывает темнота. Камилла щелкнула выключателем. Она была в коридоре одна, безнадежно одна. Пришлось проглотить досаду и боль. И вдруг она поняла причину недоразумения: скрипел не паркет, а сотрясаемый ветром деревянный каркас дома.
Подавленная этим открытием, Камилла открыла дверь спальни, добрела до кровати и легла, зарывшись лицом в подушку, разметав руки и ноги. В какой-то мере ее могла бы утешить уверенность в том, что Зебра пожертвовал своим здоровьем ради нее; но она спрашивала себя, принять ли эту утешительную мысль или же считать, что Гаспар, следуя своим обычным причудам, фактически сам накликал на себя болезнь, которая и свела его в могилу.
Камилла устала от сомнений, искала сна, чтобы уйти от реальности, бежать от мысли о самоубийстве. Когда смерть протянет к вам руки… Вконец измучившись, Камилла погрузилась в тяжелый сон и во сне, конечно, встретилась с Гаспаром.
Ей снилось, как он входит в спальню, присаживается на край кровати и улыбается ей. Страдание тут же испарилось, уступив место счастью, ведь она жаждала, чтобы Зебра был с ней, и теперь эта жажда была утолена. В этот миг Камилла впервые поняла, что такое душевный покой.
Но вот она вздрогнула и проснулась в то самое мгновение, когда Зебра коснулся губами ее губ, проснулась в холодном поту. Недовольная таким внезапным пробуждением от сладкого сна, Камилла попыталась вернуться в этот сон, почувствовать вкус губ своего мужа, запах его затылка, жар его объятий. Теперь она не сомневалась в том, что отныне реальности больше будет в ее снах, нежели в осязаемом мире; она это поняла, как только к ней вернулась способность рассуждать. Но Камилла осознала и опасность, подстерегающую ее на этом скользком склоне, поэтому она собрала воедино всю свою волю, зажгла лампу у изголовья и, несмотря на усталость, решила бодрствовать.
Сон был бы для нее счастьем, если бы она не боялась встретить в сновидениях Зебру. Широко открыв большие глаза, Камилла принялась напрягать память в поисках эпизода из их общего прошлого, воспоминание о котором временно приглушило бы ее желание видеть мужа; при этом она без конца повторяла себе, что мечты и реальный мир – две совершенно разные вещи и смешивать их не надо.
Устремив взгляд в пустоту, Камилла прогуливалась в волшебном саду, где дремало прошлое их совместной жизни, пыталась укрыться от горя в воспоминаниях. Вспомнила, каким был Зебра во время их неповторимого путешествия в Африку, в Сенегал, где они жили чуть ли не во дворце, куда бедным нет доступа. Гаспар согласился на это весьма опасное, с его точки зрения, путешествие лишь при условии, что он заранее направит в отель, где они собирались остановиться, несколько сот литров минеральной воды «Виши Селестен», чтобы можно было пить, чистить зубы и умываться, не опасаясь за свое здоровье. Камилла согласилась. И все равно эта вылазка не обеспечила им райского блаженства.
Зебра летел самолетом впервые, и, когда не удалось получить место в хвосте, несмотря на все препирательства, он не придумал ничего лучшего, как стоять в проходе, лишь бы остаться в хвосте самолета. Напрасно Камилла пыталась урезонить мужа. Страх перед возможной авиакатастрофой сделал его непреклонным. Он предпочитал хвостовую часть самолета, так как слышал, что при аварии она обычно подвергается меньшим разрушениям, чем носовая. Рассердившись на бортпроводницу, которая вежливо попросила его занять свое место, он накричал на нее, обозвал набитой дурой и ретировался в уборную, где и провел остальную часть полета, не внимая просьбам и угрозам членов экипажа; тем самым он вызвал и неудовольствие остальных пассажиров, ибо очень многие из них вскоре ощутили потребность посетить это заведение.
Зарывшись в подушки, Камилла вспоминала, какой стыд она испытывала тогда, и поймала себя на том, что улыбается; а так как в памяти ее проплывали и прочие африканские события, она позволила себе рассмеяться. Сразу же по прибытии в Дакар Зебра дико возненавидел все места, где водятся тропические насекомые. Большую часть времени он проводил в стенах номера с кондиционированным воздухом, а выйти отваживался, лишь вооружившись зонтиком, на который навешивал сетку от москитов. Точно розовый зверек под прозрачным колоколом, каким закрывают сыр, бродил он по негритянским рынкам, не обращая внимания на шуточки и насмешки сопровождавшей его ватаги курчавых мальчишек.
Африканские мытарства супругов Соваж были рассчитаны на две недели, а продлились всего два дня. Через сорок восемь часов по прибытии нотариус впал в столбняк, пораженный сильнейшей и быстротечной крапивной лихорадкой, пожиравшей его гортань. Пришлось срочно уезжать, и во Франции он выздоровел, едва ступив на землю департамента Майенн. Клизма, обычно назначаемая Грегуару, окончательно восстановила его силы, свела экзему, а трех бутылок доброго бургундского хватило, чтобы он пустился рассказывать о сенегальских приключениях, в такой же мере потрясающих, как и вымышленных, с целью расшевелить воображение друга Альфонса. Если верить Зебре, как его оседлый отдых на даче, так и его туристические дела всегда были отмечены такими же кошмарными злоключениями, что и у героя какого-нибудь боевика.
