новые мысли. А может быть это действительно не Макар? Может быть я где-то напилась, меня изнасиловали, и я требую от Макара принять ребенка? Чужого ребенка.
Возвращаю бездушного Макара в черный список, выключаю компьютер и тут же чувствую, как отчаянье каменной плитой прижимает меня к полу.
Ноги подгибаются, и я падаю, чувствуя, как истерика затягивает пеленой сознание. Сотрясаюсь в надрывных рыданиях, уже не боясь быть услышанной.
Потому что жизнь завершилась ровно в тот момент, когда я увидела три буквы. Эти проклятые три буквы.
Сам. Сам сдал, сам забрал, сам убедился.
Что же делать? Что делать! — кричу внутренне во весь голос, глотая слезы, клубком свернувшись в темном кабинете в парижской квартире Давида.
Париж. Красивый город. Город любви. Город разочарование. Вся моя любовь к Макару сплошное разочарование. Американские горки, на которых мы вчера так шумно развлекались. Лувр, где каждый может со всех сторон посмотреть экспонаты. Эйфелева башня, с которой я снова стремительно падаю, разбиваюсь о боль.
Внезапно слышится скрип двери и смесь громкого шепот.
— Что он с ней сделал?
— Я разберусь, — шепчет Майя, выталкивая Давида за дверь. — Иди спать.
— Она моя племянница.
— Но сейчас твоя строгость ей не поможет. Иди, Давид. Прошу тебя.
Она тут же прикрывает дверь, шуршит подолом по ковру и накрывает мою голову теплой ладонью. Ждет реакции. Наверное, думает, что я буду сопротивляться или буянить. И я бы могла, вот только сил нет.
Она садится рядом, притягивает меня к себе, начиная качать как ребенка и ничего не говоря.
Такое уютное молчание. Понимание. Просто ласка взрослой женщины.
Ей только двадцать шесть, но в ней чувствуется вся мудрость мира, вся боль, что женщина когда-то испытала по вине мужчин.
И если у них с Давидом все сложится, они будут самыми замечательными родителями.
Мне так не хватает мамы.
Просто человека, к которому можно прийти, совершив даже преступление, и повиниться во всем.
Рассказать о наболевшем. Вылить боль и тьму души.
И я это делаю.
Выливаю спешным шепотом на Майю все. Как познакомились с Макаром, как трахались, как он делал мне больно и хорошо. Хорошо и больно. Снова и снова, снося правильные принципы и превращая в жадную до его члена самку. А потом взрыв и он меня выгнал. Принял обратно.
Рассказала о его предложении, и о том, что не поверил в свое отцовство.
Не принял ребенка, потому что сам сдавал анализы. Сам забрал результаты. Теперь я и сама не уверена, что ребенок от него.
Выложить все в течении десяти минут казалось нереальным, но я справилась. Теперь просто надо подождать вердикта, прижимаясь все теснее к небольшой, но упругой груди, и орошая шелковый халат слезами.
Майя молчала до последнего, просто поглаживая меня по голове, пока я не подняла на нее взгляд и не спросила:
— Что мне делать?
— Я не знаю, — так просто и безыскусно ответила она, что я опешила. — На этот вопрос только ты сама можешь ответить. Но самое главное, нужен ли тебе ребенок, даже если он не от Макара?
— Не знаю… — медленно ответила я и вздохнула, пытаясь вспомнить все, что происходило в ту неделю разлуки. Нет…Ничего и ни с кем не было. Помутнений не было. Были только вечера в спортзале и перебор фотографий в ленте. — Он точно от Макара.
— Ну тогда вами кто-то умело манипулирует, — пожимает она плечами. — Всегда есть кто-то третий, если существует загадка.
— Майя, — раскрываю я широко глаза, поражаясь ее спокойной мудрости. — Ты откуда такая умная?
— Из Балашихи, — смеется она и тянет меня наверх. — Пойдем, уложу тебя спать. Знаешь же, что с утра все будет смотреться иначе.
— А молока принесешь? — хитро спрашиваю, уже ощущая некий азарт. Ведь я могу поймать недоброжелателя и предъявить Макару за недоверие, а потом наслаждаться его извинениями. Долгими, томными, эротичными. Заставлю его станцевать стриптиз.
Пока идем мимо их спальни, замечаю подглядывающего из комнаты дядю. Нахмуренный. Взъерошенный. Но даже ночью правильный и одетый в пижаму. Педант, что с него взять. И Майя такая же. Идеальные, блин.
— Принесу, — заводит Майя меня в спальню и укладывает в кровать. Как ребенку подтыкает одеяло и целует в лоб. — Подумай завтра, кому выгодно разрушить ваши отношения.
Майя уже ушла, я уже выпила молоко, и ночь уже убегает, давая место новому дню, а я все не могу заснуть. Пытаюсь понять, зачем Данилу несчастливый босс. Не думает же он, что, выгнав меня, Макар тут же оприходует его задницу? Смешно. Мужчина или гей, или нет. Макар и мою-то задницу не часто пользовал, а на геев реагировал всегда очень остро.
— Не пойдем ночью за колой, — как-то смеялся он. — Там гомики. А я, сука, красивый. Вдруг они попытаются меня отпетушить и мне придется всех убить. Ты же не хочешь, чтобы я снова убивал?
Колу мы тогда просто заказали, но его неприятие гомосексуализма прочно впечаталось в мозг.
Оставалось понять, как вывести Данилу на чистую воду, особенно учитывая, где я сейчас нахожусь.
Глава 32. Данил
Данил не любил сомнений. В своих действиях он был всегда уверен, особенно, если это касалось бабла или приказа шефа. Сегодня после того, как в он очередной раз упустил Дмитрия Чернышевского, он сомневался, нужна ли эта информация боссу.
Данилу беспокоило, что сомнений в его жизни стало слишком много. Но он не мешкал ни секунды, когда увидел на телефоне спящего с бодуна Макара вопрос от его девки, что уже месяц прохлаждалась во Франции. Просто вопрос, ответ на который мог не то, что разрушить жизнь Данилы. Скорее просто лишить его этой жизни.
Он, помня пароль Макара, ответил на сообщение, а затем стер все улики своего очередного предательства и положил телефон на место. Даже подвинул ровно так, как лежал он до этого.
Закончив дело, он содрогнулся при мысли о собственной вине и ее последствиях, но выкинул
