удалось унять мое волнение.
То, что касалось нас.
Но когда я вышла от него, меня охватило куда большее беспокойство другого характера.
«Ты должна доказать сама себе, что можешь быть сильной и выступить против того, что пугает тебя, а не только сбегать и прятать голову в песок», – сказала я себе, направляя машину к выезду из Гери.
Страх не унял моей решимости – я не могла позволить, чтобы с Олли случилось нечто плохое только потому, что он защищал меня.
Я позвонила в университет Индианы и узнала, что профессор МакФерсон присутствует на вечерней лекции. Это не удивило меня – только летящий на Землю метеорит мог помешать Шону провести занятия. И это также означало, что вред, который нанес ему Олли, незначительный.
Не могу сказать, что это обрадовало меня.
Вернуться в университет после того, как спешно покинула его семь лет назад, было несколько странно. Пока я шла по коридорам, в голове мелькнула мысль, что я могла бы закончить учебу. Теперь, когда я решила отойти от мира кино, у меня есть для этого время.
Я решила, что вернусь к этому вопросу позже.
На лекциях Шона аудитории всегда были забиты под завязку. Студенты любили его – он мог очаровать, расположить к себе. Когда я училась здесь, то также как и большинство попалась на этот крючок. Не знала тогда, что за маской «своего парня» и преподавателя года скрывается куда менее привлекательная личность.
Мне удалось незамеченной проскользнуть в аудиторию и слиться с потоком студентов, занявших ступени лестницы (мест на всех не хватало, вот каким популярным был его курс). Шон был далеко внизу, и я не могла разглядеть следы, оставленные Олли на его лице, но не заметить, что профессор МакФерсон за прошедшие годы прибавил в весе и растерял свою хорошую форму, было невозможно.
В остальном он остался таким же: те же фразы, те же шутки. Но на меня это все больше не действовало, я знала истинную личность этого человека.
Я была в очках, волосы собрала в хвост и почти не воспользовалась косметикой, да и внимание всех студентов было приковано к лектору, поэтому я пока что оставалась неузнанной. И я надеялась, что никто не признает во мне Шарлотту Пирс.
Я не подумала об этом сразу.
Под конец лекции Шон напомнил всем про задание, которое все должны сдать до конца месяца и когда все стали покидать свои места и выходить из аудитории, я спустилась вниз. Он собирал свои материалы со стола, когда я подошла ближе. Подняв голову, он заметил меня.
До этого момента я еще сомневалась, что Шон Макферсон помнит о моем существовании. Но он определенно помнил, и узнавание моментально отразилось на его лице. Вместе со страхом, что не могло не порадовать меня.
– Тебе не следовало приходить сюда, – прошипел он, опасливо покосившись на последних студентов, выходящих в двери.
Он нервничал и, осознав это, внезапно я ощутила спокойствие и уверенность в себе.
Я больше не была напуганной и потерянной второкурсницей, обнаружившей, что беременна от своего преподавателя.
– Нам надо поговорить.
Я могла поздравить себя, ведь мой голос был ровным и ничуть не дрогнул. Только увидев его сейчас, спустя все эти годы, я поняла, насколько он жалок. Меня удивляло, что заставляло меня раньше чувствовать скованность и испуг перед ним.
– Не здесь. – Он схватил свой портфель, подергав узел галстука, будто тот был удавкой на его шее. – В моем кабинете.
В последний раз, когда я была там, он насмехался надо мной и называл лгуньей, которая желает опорочить доброе имя своего учителя.
« – Тебе никто не поверит, Шарлотта. Я профессор с безупречной репутацией, примерный муж и отец, а ты глупая девочка, которая влюбилась в своего преподавателя. Ты просто поддалась своей бурной фантазии».
Он говорил мне это, презрительно кривя губы в ухмылке, и я поверила ему. Поверила, что все будет так, как он описал.
Я ожидала, что что-то внутри меня дрогнет, когда я войду в ту комнату, но все оставалось безмятежно. Мой взгляд пробежался по кабинету – все осталось таким же, здесь ничего не изменилось. Даже диван был тот же.
Но все эти вещи больше не имели влияния на меня. Так же, как и человек напротив.
Заговаривать я не спешила. Мне нравилось, что Шон нервничал, настороженно наблюдая за мной.
Подойдя к окну, я покрутила пальцем глобус, стоящий на подоконнике. Мне даже показалось, что я могу слышать напряжение, исходящее от Шона.
Я ждала этого много лет и теперь хотела сполна насладиться моментом.
– Зачем ты пришла? – не выдержал он.
Я повернулась к нему и, улыбнувшись, сложила руки на груди, присев на подоконник.
– А ты как думаешь, Шон?
Мы оба знали, что козыри у меня на руках. С нашей последней встречи многое изменилось. Ему больше нечем было давить на меня. А вот у меня было, и он знал это.
– А-а, так значит, это твой мальчишка заходил ко мне сегодня? – Он откинулся на спинку кресла, напустив на себя небрежное презрение, но я без труда уловила фальшь.
Олли и правда постарался – лицо Шона выглядело хорошо помятым. Я не стала поправлять его – не для того я была здесь.
– Забери свое заявление.
Он хмыкнул, посмотрев на меня как на сумасшедшую.
– С чего бы мне делать это? Он напал на меня и у меня есть свидетели, так что теперь твоему дружку гарантированы проблемы.
Может быть, я переоценила умственные способности профессора МакФесрона? Он действительно не понимал?
– Ты думаешь, я позволю, чтобы с ним что-то случилось из-за такого куска дерьма, как ты? – Я оттолкнулась от подоконника, по-прежнему прекрасно контролируя себя. – Давайте я кое-что объясню вам, профессор. – Я уперлась ладонями в поверхность его стола и наклонилась вперед: – Если ты не снимешь свои обвинения, я уничтожу тебя. Весь мир узнает, какой на самом деле сраный урод Шон МакФерсон. Узнает твоя жена и твои дети. Я похороню твою репутацию, и даже самый паршивый колледж у черта в заднице не захочет брать тебя на работу. Не будет больше обожания студентов, не будет звания преподаватель года. Только презрение и отвращение. Ты станешь никем, Шон.
Тон моего голоса не оставлял сомнений, что я не шучу. Взгляд Шона подрастерял напыщенную самоуверенность, хоть он и пытался это безуспешно скрыть.
– У тебя ничего не получится, – не слишком убежденно возразил он.
Я почти ласково улыбнулась ему.
– Ты кое-что упускаешь. Помнишь: твое слово против моего? Только на этот
