чтобы от налоговой отвязаться.
Это плюс. Жирный и увесистый. С такими входными данными проблемы ему обеспечены. Но мне этого мало. Хочу большего, чтобы загнать его с самую глубокую крысиную нору. Уверен, такой рычаг найдется. У всех есть скелеты в шкафу, главное до них докопаться.
Первая папка заканчивается, оставляя после себя смесь предвкушения и разочарования. Поэтому тянусь за второй. Тонкая совсем – несколько листов.
Открываю и на первой же странице зависаю. Лерка там. Все еще рыжая. Спокойная. С пронзительным взглядом, без дури и своих фирменных тараканов. Смотрит на меня с фотографии и будто в душу пытается заглянуть. Какая-то взрослая и немного грустная. Я даже не знал, что она может быть такой.
Завораживает.
Я не просил прощупывать Вознесенскую, но Степан привык прорабатывать объект полностью, поэтому собрал досье и на нее. В нем мало листов. Она законопослушная барышня, не смотря на все свои косяки и жажду приключений.
Родилась, училась. Вуз закончила два года назад… Хотя по документам, принесенным Стефом, не два, а один.
Сначала думаю, что показалось, обсчитался. Но нет. Когда мы с ней встречались – Лерка была на третьем курсе. Значит должна была закончить два года назад. Откуда год взялся не понятно.
Читаю дальше. Академ.
Та-а-ак. Кто-то загулял и забил на учебу? Или что?
Судя по сроку, она ушла в отпуск сразу после того, как мы расстались. Надеюсь, не из-за этого? Мой прагматичный мозг отрицает саму вероятность, что из-за эмоций можно пустить на самотек такую важную вещь, как учеба. Но это мой мозг, а Леры свой, и работает он по-другому.
Мне становится интересно. Что же там такое произошло, раз она кинула на год универ. Скольжу взглядом дальше в надежде на то, что ответ найдется.
И он есть.
Я раз двадцать читаю эту строчку пытаясь понять суть, но она не хочет укладываться в голове и ускользает.
Семейное положение: не замужем Дети: сын. Максим. Возраст два года.
Как кулаком под дых. Весь воздух выбивает. Да быть этого не может!
— А что ты хотел, Барханов? — нашептывает флегматичный внутренний голос, — Думал три года сидела на жопе ровно и никого не подпускала к себе, пока ты со своими принципами носился?
Я в шоке. Аж выпрямляюсь на стуле. Сажусь так, будто мне кол в задницу вставили, и он из макушки вылез, пробив насквозь.
Твою мать….
У меня даже руки дрожать начинают.
Лера, ну что за на фиг? Вообще нельзя без присмотра оставить. То в жопу какую-нибудь влезет, то родит.
Хочется выпить. Залпом. Ведро. Крепкого. Потому что меня штормит.
Переворачиваю последнюю страницу, и на стол вылетает еще одна фотография, судя по всему, сделана не так давно. Лерка уже блондинка, на руках — пацан. Светленький, глаза голубые.
Я смотрю на него и не могу дышать. Он — вылитый Кирюха в детстве. Брат таким же был, один в один. Мать еще говорила, что это фирменный набор генов от нашего дела.
Твою ма-а-а-ать….
Лера…чтоб тебя…убью на хрен.
Глава 15
Что я там бредил по поводу чуйки на детей? Так вот, ни черта она не работает. Потому что я ничего не чувствовал и не подозревал. Даже на миг представить не мог, что наша прошлая связь с Вознесенской имеет продолжение. Даже не екнуло ни разу! Оракул, хренов! Провидиц долбаный!
Я звоню ей.
Что творится в моем организме — словами не передать. Будто все кости разом переломали, кое-как ржавыми скобами стянули и обратно поставили. Вдох — через силу, выдох — до дрожи. Я почти хочу ошибиться. Потому что, если я прав — а я, мать вашу, прав — это полный абзац.
На часах три ночи. Она наверняка спит, но я продолжаю терзать мобильник до тех пор, пока в трубке не раздается сонный голос:
— Что случилось?
Слышу, как Вознесенская зевает и ворочается в кровати, и чертовски жалею, что прямо сейчас она далеко. Не дотянуться, не увидеть. А мне чертовски хочется лицезреть ее физиономию в этот момент. Заглянуть в бессовестные глазищи, чтобы увидеть реакцию. Но я не могу ждать. Меня кроет по-черному. Не получается нормально думать, планировать, просчитывать ходы и анализировать. Меня хватает только на одно. Прохрипеть в трубку:
— Кто отец Макса?
…И тишина.
Проходит не меньше минуты, а я даже дыхания ее не слышу. Будто связь пропала. У меня мороз по коже, перекручивает так, что больно пошевелиться.
— Лер! — дергаю ее, едва сдерживаясь, — ты слышишь меня?
— Извини, задремала. Ты так поздно позвонил, я спала. Глаза слипаются, — так явно и так неуклюже пытается соскочить, что только идиот этого бы не заметил.
Я не идиот. Хотя, смотря с какой стороны посмотреть…
— Я задал вопрос. И хочу получить не него ответ. Давай без игр и обезьяньих ужимок. Кто отец Макса?
— Рылся в моем деле? — сон из ее голоса пропадает моментально. Я не вижу ее, но чувствую, как ощетинивается, как выставляет все свои ежиные иголки.
— Рылся.
— Не можешь без своих гестаповских привычек? Какого хрена, Демид?
— Такого, что прорабатываем Щеглова, с которым ты схлестнулась! — затыкаю ее, напоминая о проблемах с потным уродом.
Слышу в трубке отчетливое шипение. Это уже не еж, это кобра, которая относится ко мне как к опасному врагу.
— Я не слышу ответа на свой вопрос! Кто отец Макса?! — повторяю в третий раз.
На языке расползается горечь, в желудке — ледяной ком. Кажется, мне в жизни так хреново не было, как сейчас. Я знаю правду, но мне надо услышать это от нее.
— Пфф, а разве твои ищейки не доложили тебе? Не раскопали? В каком роддоме рожала, рост, вес? За что ты им платишь, Барханов? — она еще издевается. Но за ее наглой бравадой отчетливо слышен страх. Зараза боится.
Я тоже боюсь. Того, что сейчас сорвусь, поеду к ней и тогда хана всему. Армагеддон гарантирован. Не сдержусь. Во мне ни хрена не осталось от рассудительного, сдержанного Демида. Сейчас внутри кипит и пылает сама бездна. Эмоции, с которыми у меня обычно беда, кроют так, что меня реально трясет. Руки ходят ходуном, как у наркомана под ломкой, кишки сводит.
— Вознесенская... — останавливаюсь, выдыхаю, пытаясь удержать хоть каплю здравомыслия. — Мне приехать?
Кажется, я слышу, как у нее стучат зубы.
