— Что?
— Мне было все равно, в прошедшем времени, — потому что, если я никогда не вернусь, некому будет скучать по мне, нет тех, по кому я буду скучать. — Я сглотнул. — А теперь…
Лорел перевела взгляд с одной моей руки на другую и снова посмотрела мне в глаза.
— Я буду скучать по тебе. — Выдохнув, я закрыл глаза и опустил подбородок. — Так что да. Прошлой ночью я уехал из Индианаполиса, не встретившись с Оуксом и не закончив это задание, потому что мне было чертовски страшно.
Она покачала головой.
— За себя?
— Ни капельки.
— За меня?
— Я не могу потерять тебя, Лорел Карлсон. Я не потеряю тебя снова, и я убью всех ублюдков, которые думают, что могут добраться до тебя.
— Это не делает тебя трусом. Это делает тебя защитником. Как и мальчик, который защищал своих сестер, ты мужчина, который защищает человека, которого любит. Это страшно.
— Видишь ли, — ответил я, — вот тут ты ошибаешься. Я пугаю людей, а не наоборот.
— Я тебе верю. Ты не боишься этих людей… — Она указала на туман. — …тех, кто пытался причинить мне боль, и знаешь что?
— Что?
— Я тоже, потому что знаю, что ты этого не допустишь.
Я сглотнул, глядя в ее доверчивые глаза.
— Эта теория должна была, черт возьми, помочь? Если это так, то ты напортачила с анализом. Все, что сделала твоя теория, — это заставила меня понять, как сильно я хочу завернуть тебя в чертову пузырчатую пленку и спрятать подальше. Взять тебя с собой — это не выход.
— Так и есть, Эдгар. Даже несмотря на то, что мои надпочечники должны наполнять мою кровь катехоламинами, и я должна хотеть спрятаться, я не прячусь. Это не потому, что я люблю опасность. Нет. Я женщина, которая носила с собой в продуктовый магазин перцовый баллончик. Я не прячусь, потому что доверяю тебе. Единственная часть этой ситуации, которая пугает меня, — это потеря человека, которого я люблю. — Ее руки коснулись моих щек. — Ты находишься в верхней части этого списка. Держи меня при себе, давай заберем Джека и уберемся отсюда к чертовой матери.
Глава 27
Джек
Почти сорок восемь часов назад
Отсрочка, которой мы с Пирсом наслаждались от Верховного Ордена, не обошлась нам даром. Пирс понятия не имел о моей обширной переписке с Орденом. Это не было похоже на то, что мы присоединились к гребаным бойскаутам и в один прекрасный день решили, что мы слишком крутые, выбросили нашу синюю форму и заменили ее футбольными майками.
Орден не работал таким образом. Он ничего не забыл.
Инвестиции.
Каждый член Ордена считал инвестицией во благо. Не все из нас были возвращены с грани смерти, как Пирс. Одни были возвращены из психологических ужасов, а другие — из более серьезных поражений, нанесенных самим себе. Моя травма была неспособностью следовать командам. Это могло обернуться скандалом, способным лишить меня всех воинских почестей, последствия которого могли оставить темное пятно на моей военной семье. Я был самым молодым в линии профессиональных военных.
День, когда я согласился вступить в Орден, был днем моей официальной смерти. Женщина, которую я оставил в Штатах, мои родители, братья и сестры и даже дед, все еще живой в то время, были уведомлены о моей кончине.
Возможность сообщить им о чем-либо другом была отнята у меня без учета последствий. Они узнают о моей смерти, и я продолжу, или они узнают о моей смерти, и они увидят меня в гробу. В этой реальности мой выбор дал мне возможность исправить ошибку, которую я совершил. Как мне часто напоминали, это было честью, которой удостаивались немногие.
Военный трибунал не обсуждался. Для этого потребуются показания. Это сделало бы мое преступление, и действия других известными не только узкому кругу. Этот прожектор также навлек бы позор на мою семью. Такой вариант был исключен из уравнения в тот момент, когда я отдал свою жизнь Верховному Ордену.
Я продолжал дышать, пока мои останки собирали, запечатывали в военном хранилище и отправляли обратно в Штаты. Этот жест Верховного Ордена дал моей семье возможность увидеть и оплакать меня, попрощаться с человеком, который погиб как герой.
Ничто не готовит мужчину или женщину к переходу в Орден.
Физические и психологические тренировки вытеснили все, что я пережил в своей первой жизни. Изнурительные повторения по мере того, как мое тело становилось сильнее, а разум сосредотачивался на единственном, что имело значение. Эти три слова были синонимами одного истинного значения.
Страна.
Республика.
Демократия.
Преступление, которое я совершил, было похоронено. Человек, которого я убил, потерян навсегда.
Позже я узнал, что именно моя приверженность стране, а не рангу, принесла мне честь вступить в Орден. Битва была ожесточенной, и потери велики. Я выполнил приказ и привел свой батальон в опасные условия. Мы были готовы. Мы были элитными бойцами.
И только когда стало слишком поздно, я понял, что нас подставили, принесли в жертву. Только когда я посмотрел в глаза своему гребаному лейтенанту, я понял…
Он продал нас.
Я не был уверен, почему.
Я все еще не уверен. Были ему обещаны почести от начальства или враг добрался до него?
Все это не имело значения, когда вокруг раздались взрывы, и ночное небо наполнилось слишком знакомыми фейерверками. Цвета в небе были неправильными. Сигналы указывали, что мы были врагами. Я слишком много раз слышал этот сценарий. Дружественный огонь.
То, что происходило, не было дружелюбным. Это была подстава.
У меня был выбор.
Я выбрал смерть начальника. Я предпочел его смерть смерти мужчин и женщин, находившихся под моим командованием. Это был рискованный шаг, но он потенциально мог спасти жизни, даже если реальность стоила мне карьеры. Это решение далось мне легче, чем я себе представлял.
Семьдесят пять процентов моих мужчин и женщин вернулись на базу.
Наш лейтенант этого не сделал.
Войска вернулись под моим руководством, так как я был заместителем командующего.
В ту пору военные полицейские прибыли ко мне.
Через неделю я умер. По иронии судьбы, я стал жертвой дружественного огня.
Одновременно я возродился.
Этот процесс занял много времени. Произошли физические изменения. Потребовались месяцы операций, чтобы стать никем, никем, кого можно опознать, и никем кого будут искать.
Переход казался вечностью, потому что так оно и было.
Более двух десятилетий было отдано Верховному Ордену. За это время я поднялся по служебной лестнице так, что мой отец и дед гордились бы мной, если бы я мог с ними поделиться.
Моя жизнь не избежала тёмных пятен.
Многое можно вбить в человека и выбить из него.
Любовь к алкоголю и зависимость от него не входили в их число.
Даже в самых засушливых странах алкоголь был доступен. Нужно просто иметь желание, которое превосходит разум.
О, конечно, были программы из двенадцати шагов. Каждый раз, когда я думал о них, то останавливался на четвертом шаге. Поисковая и бесстрашная инвентаризация почти невозможна, когда жизнь основывается не на моральных принципах, а на командах, когда отнять жизнь было так же легко, как выпить. Инвентаризация жизни, возрожденной в служении и порядке, не давала пробуждения. Она показала, насколько обширную тьму лучше оставить неисследованной.
Уход из команды, как мы с Пирсом сделали почти полдесятилетия назад, был самым близким шагом к свободе, который мы когда-либо испытали. Это было хрупкое равновесие. Орден вознаградил нас за верность, секретность и службу. И все же мы не были свободны.
Задания приходили. Они были немногочисленны и расположены далеко друг от друга, но обычно значительны.
Чтобы испытать жизнь вне Ордена, я отказался от своего положения. Это означало, что я больше не соответствовал общим заданиям. Я не знал новобранцев. У меня была одна миссия — переписываться и принимать заказы для Пирса. О его способностях ходили легенды. И хотя у него была возможность сдать экзамен, моим заданием было заверить, что, когда это необходимо, он этого не сделает.
