Понимаю, к чему он клонит. И такое отвращение схватывается в груди, что хочется плюнуть в его мерзкую пьяную морду.
— Вон из моего дома! - рявкает уже громко, и я, глотаю слезы.
«Бух! Бух!» - раздается в ушах.
Не понимаю, почему не убегаю сейчас же. Чего хочу добиться? Волнение перемешивается с обидой и навязчивым желанием задержаться. Точно мне нравятся все эти оскорбления. Будто я последняя терпила, позволяющая вытирать о себя ноги.
— Ну? - зло усмехается Абрамов. - Соси или вали. Хочешь бабла - отрабатывай! За красивые глаза я не плачу.
Его слова становятся последней каплей. Почему я вообще подумала, что в состоянии помочь ему.
Тимур говорил, что думал обо мне, что сон с моим участием ему очень нравится.
Тогда где-то в глубине моей души вспыхнула глупая надежда. Я подумала, что сумею. Решила, что все может сложиться хорошо.
Вот только забыла одну важную, существенную вещь - личность того, с кем разговариваю.
Выбегаю из спальни под его крики:
— Давай, проваливай!
Пробегаю мимо растерявшейся охраны, буквально слетаю по лестнице.
Абрамов, кажется, ругается с мужчинами, действительно ожидающими за дверью его комнаты, как и обещал Никита.
Мальчик встречает меня в гостиной. Его глаза расширены, когда он подбегает ко мне.
— Варвара...
— Я уезжаю! - небрежно обрываю его слова. Не хочу сейчас ни с кем разговаривать.
— Подождите! - подросток бежит за мной и одергивает меня.
— Никит! — смотрю на него и не знаю, какие слова подобрать.
— Что, тоже бросаете меня, да? Может, папа прав, и все беды из-за баб? Таких вот, как вы?
Никита заводится. Он такой же вспыльчивый, как и Тимур. А еще кровь у него молодая и горячая.
Я тоже могу наговорить ему сейчас, вот только последствия рискуют оказаться непоправимыми.
— Мне жаль! Но я не в силах вытащить твоего папу, - пытаюсь обуздать эмоции, но они рвутся наружу. Все, чего мне сейчас хочется — быть подальше отсюда. Успокоиться. Взять, под контроль свою жизнь. Наконец, уже выдохнуть!
— Это ты во всем виновата!
От шока даже не нахожусь, что ответить.
— Пока ты не появилась, все было более или менее нормально!
— Никита! - Алла Егоровна хватается за сердце, услышав его слова.
— Помолчите! — огрызается на экономку он. - Зачем ты вообще пришла к нам тогда?
Папа никогда не бухал раньше!
— Я не в состоянии помочь ему, понял?! Я вообще не обязана ему помогать!
Нас отвлекает звук бьющегося стекла и еще какой-то шум.
Подросток тут же забывает о нашем споре, бросаясь вверх по лестнице. Алла Егоровна, охнув, хвастается за сердце, и тоже бежит за Никитой, а я, выдохнув еще раз, направляюсь к входной двери.
Мне нечего тут делать! Это не моя семья, не моя война и, уж точно, не моя зона ответственности.
Правда, не понимаю, почему тогда легкие так горят? Почему душно от нарастающей обиды?
Наверное, мне не все равно, но я стараюсь убедить себя в другом. И когда оказываюсь за воротами, и когда усаживаюсь в такси. И даже когда возвращаюсь домой, вставая под, очищающие струи прохладной воды.
— У тебя все в порядке? - интересуется дядя, когда после душа я захожу в кухню.
— Да, все отлично, - отзываюсь как можно более небрежно, чтобы не вызвать лишних подозрений.
— Может, чем помочь надо? - не отстанет назойливый родственник.
«Отстать, например?» - думаю про себя, а вслух произношу:
— У меня все в порядке, честное слово. Просто новая работа выматывает, вот и вид такой.
— Может, тебе все же в школу вернуться? Ты же отдавала документы.
— Нет, - мотаю головой. - Со школой покончено. Навсегда.
И с Абрамовыми тоже. Теперь я обещаю себе держаться от них подальше.
Глава 50
Тимур
Стою посреди груды осколков, некогда бывших зеркалом. На полу валяется что-то еще, что попалось под руку, пока я крушил ванную.
Облокачиваюсь о мраморную столешницу с раковиной, пытаясь отдышаться. В легких горит. Виски вот-вот взорвутся. И блевать тянет. Все тут, сука, загадить!
Никита влетает в ванную, замирая на входе. Даже не смотрю в его сторону.
— Вон! — ору. - Все нахрен пошли! - добавляю, замечая вздыхающую позади сына Аллу Егоровну.
А они так и стоят. Не уходят. Женщина закрывает ладонью рот.
— Пошли отсюда к хренам! - гремлю на весь дом.
— Пап... - в голосе сына слышна дрожь. - У тебя кровь...
— Вон, я сказал!
— Пап!
Хватаюсь за мыльницу, чудом оставшуюся возле раковины, и запускаю в сторону двери. Незваные гости умудряются отскочить.
Отдаленно слышу звуки борьбы. Алла что-то втирает моему сыну, а тот огрызается.
Может, надо было дать Машке сдохнуть тогда? И ничего этого бы не было. Ничего, сука, не было бы!
Открываю кран и с трудом складываюсь рядом с ним, чтобы напиться воды прямо, оттуда. Хлебаю ее ртом, поливаю на лицо.
В одном училка права - я отвратителен. Даже себе. Сорвался, блядь, хотя обещал никогда этого не делать! Похоронил бухло и наркотики вместе с матерью моего ребенка.
Но стоило лишь раз оступиться... И провал на аукционе с землей стал последней каплей.
Оказалось, я не так всемогущ, как думал.
— У него рука разбита! Мы же не можем так его оставить! - слышу голос Никиты, но никак не реагирую.
Вот и я не смог. Не смог оставить ее. Машку. И что со мной теперь?
Алла что-то отвечает в той же манере. Уже не различаю. Там есть еще голоса. Среди них стараюсь распознать ее голос. Нежный. Бархатистый. Который так хочется услышать снова.
Она ведь кончала со мной. Подмахивала жопой и кончала... А потом рыдала. Перед взором эти глаза ее. Красные. Здоровые. И смотрят так. До души пробирают. Прямо в нутро бьют. Под дых хреначат.
Я только глаза закрываю и вижу, как она опять делает это. Учительница. Как смотрит. Сначала умоляет поиметь, а потом заливается плачем снова. И снова.
А теперь вот приперлась. Как ни в чем ни бывало пришла. Такая же сука как все. Бабло ведь нужно каждому. Надо только распробовать его вкус. Распознать. И потом уже не сможешь остановиться.
И она не смогла. Учительница. Пришла сучка. Ко мне пришла.
Разворачиваюсь к душевой кабине. Хватаюсь за нее обеими руками. Иначе на полу расстелюсь.
Кажется, вспарываю ступню осколком. Но почти не чувствую.
Я вообще ничего не чувствую сейчас. Пустота.
А так хотелось ее... каждый день. В руках своих держать. Рядом чтобы.
А попадались только заменители. Безликие. Такие же пустые внутри, как и я. Хотелось закрыть их блядские рты. Чтобы не слышать голоса. Не понимать, что не то. Не так. А потом опять видеть эти глаза. С обидой, ненавистью.
Воду включаю. Ледяную. Не могу сообразить, как сделать теплую.
Она морозит кожу. Жжет. Рычу, но продолжаю стоять под струями.
— Тимур... - какой же охренительный голос.
Училка забирается в кабинку рядом со мной. Помогает сделать воду теплее. Но я горю и без того.
— Я здесь, - она прижимается ко мне. - И всегда буду. Теперь всегда... Твоя...
Варя намыленными ладошками гладит мое тело. Я же смотрю на нее и не могу понять. Что же ей нравится сейчас больше: я или то, что можно получить, будучи рядом.
— Прикажи мне, - шепчет девушка, глядя прямо в глаза. - Прикажи встать на колени. Ты ведь хочешь этого? Я очень хочу, - и улыбка. неестественная. Шлюшья.
Так смотрела на меня Маша. Она всегда смотрела именно так. И я верил.
С рыком накидываюсь на училку. Еще одна наглая лгунья. Пытаюсь схватить ее за горло, но оступаюсь. Ноги перестают держать. С грохотом врезаюсь в стену кабинки. Сползаю по ней.
— Сууукааа! - реву. - Ты такая же блядь, как все!
— Пап... - голос сына позволяет мне понять, что разум давно за границами реальности.
— Пожалуйста, прекрати это... Давай, я помогу тебе вылезти?!
Смотрю на Никиту, и усмешка натягивает губы. За что я с ним так? Сам ведь виноват. Трахался без резинки, а потом не дал Машке сделать аборт. Я выбрал это сам. Выбрал стать отцом. Так почему я такой хуевый отец? Почему ничего не чувствую?
