я бы отдал все и плюнул ему в лицо, но не в данной ситуации. Это эгоистично по отношению к тебе, но…
Он встает на ноги и подходит к окну, сунув руки в карманы.
— Этот ребенок не мой. Он вообще от Калужского. Марина знала, что отец прикончит их обоих, узнав о связи, а тем более о продолжении рода его врага с собственной дочерью. Я обещал ему в обмен на информацию о тебе, что помогу им сбежать из города. Но Марину держат в ментовке и не отпускают по моему запросу. Если бы не он, я не знаю, как нашел бы тебя. В их планы входило многое из того, что озвучивать не хочется.
От его слов по телу бежит озноб, и я всхлипываю неосознанно.
Стас резко оборачивается и смотрит на меня обеспокоенно.
— Все в порядке, продолжай.
— Я не хочу им помогать. Если бы Калужский не заговорил, то… Черт, меня просто раздирает от злости.
— Не нужно, — подаю голос, взяв себя в руки. — Она безумна, но, Стас, ты не такой. Девушка беременна, и в принципе ничего из этого уже не имеет значения. Ты спас меня. Пора ставить точку.
Он склоняет голову и кивает, соглашаясь со мной.
— Ир, я могу много говорить о том, как сожалею, и просить прощения. В принципе, это и без моих слов ясно — как мне хреново. Я хочу, чтобы ты знала: мне правда жаль. Меня гложет вина, и она… Я же знаю, что виноват. Если бы не я, ты бы жила себе спокойно, — хочу остановить, ведь он не может влиять на мысли и поступки людей, но Стас опережает жестом, прося помолчать. — Ты позволила мне сказать и все объяснить, поэтому прошу, еще немного, — улыбается, прочистив горло. — Есть еще кое-что, о чем я не мог промолчать. Наш ребенок.
Мое дыхание резко замедляется почти до головокружения.
— Ирин, родная, я очень хочу этого ребенка. Я, быть может, не смогу правильно показать, насколько счастлив, но поверь, это действительно так и есть. Между нами больше никаких преград. Мама тебя обожает, хотя я до сих пор не имею понятия, как она умудрилась во всем разобраться так быстро. Отец больше ни слова не скажет. Фирма только моя и ребят, остальное меня не интересует. По всем фронтам все идеально. И… Я люблю тебя, Ириш. Мы все сделаем правильно, как и должно было быть. Все, что пожелаешь. Свадьбу, большой дом, теплые вечера. Ты нужна мне, Ир. Я хочу с тобой семью.
Он продолжает свою речь, но все, что я знаю на этот момент — не могу. Просто не могу взять и все забыть. Как бы ни хотела, между нами всегда будут сотни «но» и разных воспоминаний. Много боли.
— Ир? — Аверин подходит ко мне и садится на корточки.
Я закрываю лицо и стираю слезы ладонями.
— Прошу, не плачь… Ир… Все хорошо. Слышишь? Я понимаю…
Но стучащее внутри меня сердце и масса сожалений не сотрут память и не залечат те дыры в груди, которые остаются со мной.
— Нет, Стас… Ты не понимаешь, в этом все дело. Я не могу… Это слишком больно. Слишком глубоко ты ранил меня. Я не готова, прости… Я не готова забыть все. Не готова простить тебя.
Глава 27
Опустошение. Это чувство ужасное.
Тут не нужна философия. Оно чувствуется во всем, и это неприятно.
Прошло несколько дней с момента разговора со Стасом, а внутренняя тревога и хаос уже расположились на диване и принялись хозяйничать, как верные соседи.
Я, едва открыв один глаз, смотрю на вызов и стону, падая на подушку. Придав голосу здоровую интонацию, прочистив горло, отвечаю:
— Привет, мамуль, — привстаю на локте, зажав телефон между плечом и ухом.
— Здравствуй, дочь, — слышу протяжный вздох. — Ну и где твое обещанное «я перезвоню»?
Меня накрывает стыд. Я помнила о том, что обещала, но, по правде говоря, проспала эти два дня и вставала с кровати лишь для того, чтобы поесть, помыться, сходить в больницу на осмотр и сдачу анализов по беременности, встать на учет в женской консультации. Мой бедный палец до сих пор пульсирует от воспоминаний.
— Ну, ма-а, я как раз…
— Лучше скажи мне правду, — ее голос переходит с более спокойного на встревоженный, чем перебивает попытку солгать.
— Мам, может, мы с тобой не по телефону об этом, м?
Не представляю, как расскажу ей все. А по телефону и не планирую. Моя семья скоро все может узнать о случившемся из новостей или… Да неважно. Я не привыкла им лгать, а они искренне за меня переживают. С моей стороны неправильно оставлять вопросы без ответов. А за последние недели их было предостаточно.
— Я рада, что ты сама это понимаешь. Приезжай к нам. Я, собственно, за этим и позвонила.
— Конечно, только соберусь и… В общем, соберусь и сразу к вам.
— Соберешься? Ты не на работе?
— Мам, мы скоро все обсудим, хорошо? — новый вздох.
Прощаемся с ней, и я еще десять минут лежу, пытаясь придумать слова, которые не будут звучать слишком прямолинейно, как если бы я сказала: «Я была в плену у психов… И, кстати, немного беременна, быть может, буду матерью-одиночкой, родив ребенка вне брака».
Жуть. Маму хватит удар, как и папу.
Поднимаюсь и, потянувшись всем телом, улыбаюсь своему отражению. Каждое утро я ищу в себе изменения. Пытаюсь понять, какими они будут на моем теле, и это становится забавным ритуалом. Потом я хочу делать фото и в конце запилить видео.
Бреду в ванную и чищу зубы. Токсикоз меня не мучает, но тошнота бывает очень неприятной и довольно частой.
Умыв лицо, я разгибаюсь и, смотря в зеркало, наношу на кожу крем, потом тональник,
