у вас? Одинаковые?
- С армии. Отдельная бригада охраны министра обороны. Особая каста. Этот символ у нас гласит о верности, власти, силе и мудрости. Такие же бывают на шевронах.
-Все непросто, значит… Не для самцовой красоты…
Кивает.
-А у самца может быть только непростой, Дана. Иначе это уже не самец, а кое-кто другой. Сама понимаешь, кто…
Я мысленно соглашаюсь с ним.
-А что, только сейчас разглядела татуировку? В прошлый раз не успела?
Он ступил на зыбкую почву. Мы ведь договаривались. Эта тема-табу. Впрочем, промилле, видимо, играют не только в моей голове.
-Наверное, была увлечена другими частями твоего тела.
Алекс зависает на моем ответе. Мы снова замираем, глядя друг на друга.
В этот момент подле него оказывается гитара. Наверное, это даже спасает, разрывая магнетизм между нами.
-Евгеньич, сыграй, а?- говорит Колян.
-Сыграйте, публика просит,- вторят совершенно очарованные происходящим ребята из моей компании.
-Еще и играешь?- удивляюсь я искренне.
-На войне все становятся психами и романтиками,- прерывает свой обет молчания Даниил, смотря на огонь,- гитара для нас не способ выпендриться. Способ выжить. Или вспомнить, как выжили…
От этих слов меня бросает в жар. Война? Алекс был на войне? Почему я об этом не задумывалась раньше? Ведь что-то такое уже слышала от матери Игоря.
-Война?- подхватывает Катя?- а где?
-Сначала Кавказ. Срочная служба. –подхватил Николай. - Мы там многие и познакомились. Потом вернулись в мирняк, кто выжил и не контузился. Пошли в военную академию. Потом…
-Харе, Колян. Не на собеседовании же. Не пугай дам,- прервал его Даниил,- играй, Сань. Давно не вспоминали своих…
Пальцы Алекса побежали по струнам, а с ними и мурашки по моему телу. Я смотрела на эти руки и не верила. Это его руки. Его пальцы. Пальцы, которые точно так же играли на моем теле. Взгляд- обращенный внутрь себя. Что там? Пустота или наоборот, наполненность. О чем он думает? Кого вспоминает? Когда Алекс тихо запел- мелодично и хрипло, без усилия, но удивительно органично, я просто ошалела.
Никогда и ни при каком раскладе я не могла представить, что он поет…
Но пел. Все они пели. Носков, Любэ, Агата Кристи, Король и шут. Эти песни для них не были развлечением или увеселением. И уж точно они не пелись ради нас. Случайных пришлых гостей, заезжих гастролеров. Они отдыхали, выпивали, вспоминали. Снова проживали те страницы своей жизни. Наверняка, непростые. И в то же время, неизбежные, прожитые, оставившие свой след и в конечном итоге приведшие их туда, где они были сейчас. Как тогда сказал мне Алекс? «На вершине пищевой цепочки»? Наверное… Только был ли он счастлив в этом своем месте? Кого ему пришлось сожрать, чтобы там оказаться?
-А давай нашего отряда, а?- тихо произнес Даниил,- про крылья.
Алекс оторвал глаза от струн и посмотрел на меня, но перебирать пальцами не прекратил. Сейчас он был единым целым с гитарой. Порталом внутрь себя, порталом в непростое прошлое. Я быстро отвела глаза и затаила дыхание. Потому что… Потому что в этот момент почувствовала, как сердце больно ёкнуло, а к щекам прилил жар.
Когда зазвучали первые аккорды, а потом он затянул, моя душа тоже натянулась, как струна.
«Ты снимаешь вечернее платье,
Стоя лицом к стене,
И я вижу свежие шрамы
На гладкой как бархат спине...
Мне хочется плакать от боли
Или забыться во сне,
Где твои крылья
Которые так нравились мне?
…
Раньше у нас было время,
Теперь у нас есть дела -
Доказывать что сильный жрет слабых,
Доказывать что сажа бела.
Мы все потеряли что-то
На этой безумной войне...
Кстати где твои крылья,
Которые нравились мне?..»[1]
Чувствую, как руки холодеют тогда, когда сердце горит. Мне больно сейчас. Больно дышать. Пронзительно он режущих глаза подступающих слез.
Я знаю, что сейчас не выдержу, зарыдаю. Громко, надрывно.
Подрываюсь с места и убегаю, не думая о том, что скажут окружающие. Не могу сейчас думать о них. Слишком сильно. В голове набатом звучит эта песня…
«Я не спрашиваю сколько у тебя денег,
Не спрашиваю сколько мужей..
Я вижу - ты боишься открытых окон
И верхних этажей.
И если завтра начнется пожар,
И все здание будет в огне,
Мы погибнем без этих крыльев,
Которые нравились мне…»
Я бегу прочь, не разбирая пути. Мои ноги то и дело тонут в снежных сугробах, покрытых острым и колючим настом. Ветки царапают лицо, но я все равно упорно рвусь вперед к неизвестности. Пытаюсь убежать от внутреннего голоса, а не получается. Он сейчас взрывается до боли знакомой музыкой, которая не умолкает. Она играет вопреки моей воле, вытаскивая эти роковые слова из подсознания. Оттуда, куда я засунула их много лет назад- а может быть- не я засунула, а усилия психологов. Они ведь старались мне помочь и сделали так много…
Но голос прошлого все равно прорывается через толстую броню забвения… Он поет эту песню, слова которой я буду помнить всегда. Любимая песня моего отца… Он часто пел ее матери. Тогда, когда всё еще было хорошо…
[1] Песня группы Наутилус Помпилиус «Ты снимаешь вечернее платье»
Глава 24
Глава 24
Ноги сами приводят меня к нашему домику. Я забегаю внутрь, запираюсь, касаюсь спиной двери и медленно по ней съезжаю, пытаясь восстановить дыхание. Возможно, мой всплеск эмоций- очередной приступ панической атаки. Все-таки нельзя дальше тянуть. Раз уж я пошла к психологу, надо ему рассказать и о кошмарах, и об этих состояниях, открыть
