Чаз шумно жаловалась на то, что ей не дают покоя, и тем не менее отвечала. А Джорджи каждый день узнавала о ней немного больше. Ее все возрастающее увлечение прошлым экономки было единственным, что мешало нанять собственную кухарку.
В пятницу утром, на седьмой день ее супружеской жизни, они с Брэмом встретились с устроительницей вечеринок, крикливо-назойливой, очень дорогой и высокорекомендуемой Поппи Паттерсон. В этой женщине раздражало абсолютно все. Но ей понравилась тема вечеринки, поэтому ее наняли и попросили обсудить детали с Эроном.
Этим же днем отец решил, что достаточно долго наказывал дочь, и наконец согласился подойти к телефону.
— Джорджи, насколько я понимаю, ты хочешь, чтобы я одобрил твой брак. Но как я могу? Особенно зная, какую ошибку ты сделала.
Она не скажет ему правду. И не станет громоздить гору лжи Достаточно с нее того вранья, которое уже пришлось наговорить!
— Я просто думала, что мы побеседуем по душам. Разве я так уж много прошу?
— Именно сейчас? Да, мне не нравится Шепард. Я ему не доверяю. И беспокоюсь за тебя.
— Тут не о чем беспокоиться. Брэм не… не совсем такой каким ты его помнишь.
Джорджи попыталась привести убедительный пример зрелости Брэма, но почему-то вспоминала лишь неизменный стакан с виски в его руках.
— Он стал… взрослее.
На отца ее речь впечатления не произвела.
— Послушай, Джорджи! Если он хоть раз обидит тебя, обещай, что придешь ко мне.
— Ты говоришь так, словно он вознамерился меня избивать.
— Издеваться можно по-разному. Ты никогда не была способна судить о нем трезво.
— Это было давно. Мы все изменились.
— Мне нужно идти. Поговорим позже, — бросил отец и повесил трубку.
Джорджи прикусила губу. Глаза жгло от слез. Отец любил ее, конечно, любил, но не той уютной, нежной отцовской любовью, о какой она мечтала, — любовью безусловной, преданной, той любовью, которую не нужно стараться заслужить каждодневным упорным трудом.
В субботу утром Джорджи проснулась в три часа ночи и больше не смогла уснуть. Всего неделю назад, примерно в это же время, она стояла рядом с Брэмом, произнося брачные обеты. Хотелось бы еще знать, что именно она обещала.
В спальне было душно. Джорджи отбросила простыню, сунула ноги в старые желтые шлепанцы и вышла на балкон. Пальмовые листья шелестели на ветру, а от бассейна доносился тихий плеск воды. Сегодня Ланс прислал еще одну эсэмэску. Он тревожится за нее! Хоть бы оставил ее в покое. Хоть бы она смогла его возненавидеть! Впрочем, она так часто его ненавидела, и от этого ей лучше не становилось…
В невеселые мысли вторглось позвякивание кубиков льда. Из темноты донесся голос:
— Если вздумала прыгать, подожди до утра. Сейчас я слишком пьян, чтобы возиться с мертвым телом.
Оказалось, что Брэм сидит у открытых дверей спальни, как раз слева от нее, закинув ноги на перила и держа в руках стакан с выпивкой. По его лицу пробегали желтоватые тени. Сейчас Брэм выглядел в точности как человек, размышляющий, которому из семи смертных грехов лучше предаться.
Джорджи знала, что все спальни в доме выходят на один и тот же балкон, но до сих пор ни разу не видела на нем Брэма.
— Зачем мне прыгать? Я и так на вершине мира, — заверила она. — Почему ты не спишь?
— Потому что впервые за эту неделю получил возможность спокойно выпить.
Он взглянул на ее пижаму, как небо от земли отличающуюся от крошечных прозрачных рубашечек, которые она надевала для Ланса, но ничего не сказал по поводу ее широких штанишек и маечки, с узором из розовых и желтых губ в стиле поп-арт.
Джорджи посмотрела на его согнутую спину, лениво откинутую руку и почувствовала, будто не заметила чего-то важного. Что-то пропустила… но что именно?
— Тебе никто не говорил, что ты слишком много пьешь?
— Как раз подумываю бросить. После нашего развода. — Он глотнул из стакана. — Лучше признайся, зачем ты в среду шарила в моем кабинете.
А она еще гадала, как скоро Чаз донесет ему о ее визите!
— Совала нос в чужие дела. Шпионила. Что же еще?
— Верни мою видеокамеру.
Джорджи провела пальцем по шероховатой поверхности перил.
— Получишь ее обратно, когда Эрон купит мне другую.
— Зачем она тебе?
— Дурака валять.
Брэм поставил стакан на изразцовый пол.
— Что ты там хотела найти?
— Что я сделала ради любви.
Несколько минут Джорджи размышляла, стоит ли ему говорить, но потом решила выложить все как есть.
— Мне нужно было знать, правду ты сказал насчет продолжения «Скип и Скутер» или это всего лишь твое разыгравшееся воображение. Я нашла сценарий, однако он был обмотан скотчем вдоль и поперек. Хотя я вряд ли потрудилась бы его прочесть.
Брэм поднялся и шагнул к ней.
— Тебе следовало спросить меня. Доверие — основа счастливого брака. Я оскорблен.
— Ничуть ты не оскорблен. И я не стану сниматься в продолжении. Никогда. Тошнит от бесконечных однотипных ролей. Мне нужны роли, в которые можно было бы вонзить зубы. Снова играть Скутер? Моя карьера будет навеки погублена! И я ненавижу Скипа, так что не понимаю, почему ты так на этом зациклился. Ну да мне все ясно. Жаль, что ты разорен, но я не подвергну опасности свою карьеру лишь для того, чтобы помочь тебе решить финансовые проблемы.
Брэм проскользнул мимо и заглянул в ее спальню.
— Значит, по-твоему, в этом все дело?
— Определенно.
— Ладно.
Он провел рукой по дверному косяку, словно проверял, не завелись ли в нем жучки, однако столь легкая капитуляция лишь насторожила Джорджи.
— Я не шучу, — подчеркнула она.
— Я понял.
Брэм повернулся к ней.
— А я было вообразил, что ты пытаешься сунуть нос в мои отношения с женщинами.
— Ты женился на мне, помнишь? У тебя не может быть никаких отношений с другими женщинами, — выпалила Джорджи и тут же горько пожалела о собственной несдержанности. Она сама, собственными руками дала ему возможность затронуть тему, которой всеми силами старалась избежать. — Я иду спать.
— Не так быстро.
Прежде чем она успела улизнуть, он коснулся ее руки, и тут Джорджи осенило. То неотвязное чувство, что она что-то упустила…
— Ты больше не куришь!
— С чего ты взяла?
Он отпустил ее и отошел за стаканом с виски.
Джорджи замечала, чем от него пахнет: мылом и цитрусами, — но до этого момента не пришла к очевидным выводам. Конечно, они были вместе всего семь дней, но все же как можно было не понять чего-то столь очевидного?
