Острое жало шприца вошло в ее вену, как в растопленное сливочное масло. Она сама перелегла на каталку и успела улыбнуться смазливой медсестричке перед тем, как уплыть в неведомые здравому уму дурманные глубины общего наркоза.
Выписывалась она через два дня, в приподнятом настроении, добром здравии и с конъюнктивитно припухшими веками. Через несколько дней, объяснила Марина Константиновна, краснота сойдет, и Евгения встретится лицом к лицу с собственной вернувшейся молодостью.
Евгения отправилась на Кузнецкий Мост и купила вечернее платье Capucci – из темного шелка в кокетливый белый горох…
Евгения пробовала подать в суд. Молоденькая адвокат, к которой она пришла на консультацию, сразу предупредила, что шансов нет. Габриэлла Эдуардовна всего лишь одарила ее визиткой клиники. Скорее всего, она получала с каждого присланного клиента нехилый процент. Брачное агентство – отличное место для ловли неуверенных в себе мадам, нацелившихся на запоздалое обретение личного счастья.
– Может быть, у нее и картотеки никакой не было, – предположила адвокат, – вполне возможно, что она работала как филиал рекламного отдела клиники. Офис ее стоит недорого, женщин приходит много. Но доказать это вряд ли возможно.
– А Марина Константиновна? – с надеждой спросила Евгения. – Когда судьи увидят мое лицо, сразу поймут, что это она напортачила.
Я бы согласилась на моральную компенсацию, надо же это переделывать.
Служительница фемиды смотрела на нее почти с жалостью. Было ей лет тридцать, не больше. Хорошая кожа, большие оливковые глаза, дорого подстриженные волосы. Вряд ли ее отравленное московским феминизмом сознание даже допускало мысль о потенциальной старости. О том, что такое может произойти не только с экс-циркачкой Евгенией, но и с ней, будущим светилом юриспруденции.
– Подавать в суд на пластического хирурга – вообще гиблое дело, – вздохнула она. – Знаете, сколько таких судебных процессов зависло в мертвой точке? Ваша Марина Константиновна представит тысячу справок о том, что она сделала все что могла. Наверняка вы подписывали бумажку о возможных побочных эффектах, за которые клиника ответственности не несет.
– Кажется, что-то было, – тоскливо припомнила Евгения. В то утро, когда она оформлялась на операцию, ей было не до юридических тонкостей. Физическая часть Евгении послушно топталась у стойки регистратуры, в то время как ее ампутированная из московской серости душа уже вдыхала йодистый океанский воздух, приятно подрагивая от возбуждения.
Она простилась с адвокатом и, несолоно хлебавши, поплелась домой.
В темных очках.
… С тех пор прошло почти пять лет.
Евгения, хоть и была настроена на повторную операцию, отчего-то так на нее и не решилась. Приходила пару раз на консультации к известным врачам. Но стоило ей взглянуть в их исполненные внимательной доброжелательности глаза, как что-то словно обрывалось внутри и желудок наполнялся истерически подрагивающей воздушной субстанцией. Это походило на нервное расстройство, на фобию, не описанную в классических учебниках психиатрии. Боязнь пластических хирургов.
Собственное уродство не может вечно казаться чем-то экстремальным. Отсутствие самобрезгливости – некая защитная реакция человечества на старение и смерть. Постепенно Евгения привыкла к своему новому облику. Оттянутые вниз веки перестали быть катастрофой вселенского масштаба, и время от времени она даже подкрашивала ресницы.
Правда вот выйти на люди без темных очков она так больше и не решалась.
Сквозь тонированные стекла мир выглядит немного по-другому. Даже солнечный полдень проходит под знаком некоего внутреннего сумрака, не говоря уж о вечерних часах.
Зато темные очки ей необычайно шли. А окружающие казались ей более молодыми и загорелыми, чем были на самом деле.
В общем, если постараться, то в вынужденном совином существовании все-таки можно найти что-то хорошее.
Утром я, некоторое время мучительно поборовшись со своей совестью и с небольшим перевесом победив, выкрала из Пашиного шкафа длинную черную футболку и летние шорты из мятого льна. В таком наряде я напоминала маскирующуюся за феминистским подтекстом лесбиянку, которая сначала долго рассуждает о внутренней несвободе, а потом лезет вам под юбку, как обычный мужик. Мне надо было в чем-то добраться до Наташки, не спугнув при этом таксистов. Платье мое реставрации не подлежало, и я оставила его Павлу, как материальное напоминание о том, что не следует доверчиво тащить к себе домой первую попавшуюся пьянь (даже такую миловидную, как я). Возвращаться в его гостеприимную квартиру я не собиралась.
Наташка встретила меня в белоснежном банном халате и с густой зеленой массой на лице.
– Не обращай на меня внимания, – не разжимая губ, процедила она, – это маска из гуавы, невероятно дорогая. Омолаживающий эффект. Maman привезла из Швейцарии.
– Да? А похоже на засохший кошачий корм. Можно кофе?
Наташка махнула рукой в сторону кухни. Порывшись по шкафчикам, в которых царил по-военному строгий порядок, я нашла ванильное печенье и медовые пирожные. Все понятно, Наталья со свойственной избалованным богачкам безалаберностью решила ненадолго притвориться малолеткой, у которой нет никаких поводов для самоограничения. В наш век продвинутых технологий ленивым барышням совсем не обязательно считать калории для того, чтобы выглядеть как Твигги. Существуют сотни разновидностей моделирующих массажей, позволяющих сбросить до десятка килограмм в считаные дни.
Когда хозяйка дома вернулась с розовым влажным лицом и тюрбаном из полотенца на голове, я сидела на подоконнике и размачивала в ароматнейшем кофе одно печенье за другим. Неинтеллигентную страсть к размякшим кондитерским изделиям привила мне в детстве бабушка, до сих пор поделать с этим ничего не могу.
– Фу! – Наташка покосилась на мою чашку. – Мало того что ты схватила пиалу, которой мы крупы меряем. Так еще и глушишь растворимую гадость, купленную для строителей-таджиков.
– Если бы ты была примерной хозяйкой и предложила мне угощение, этой трагедии бы не произошло, – я отправила очередное печеньице в рот.
Наташка завистливо на меня покосилась.
– Везет некоторым. Жрешь что попало, а всегда худая, как жердь.
– Просто я много нервничаю. Если бы ты знала, что случилось ночью!
– Догадываюсь, – хмыкнула она, – он увидел платье Chloe и у него случилось временное потемнение рассудка, плавно перетекшее в любовную связь. Угадала?
– А вот и нет, – вздохнув, я поставила чашку на стол, – забегая вперед, скажу, что меня вырвало на твое платье. Это ничего?
