Не сговариваясь, они поднялись с дивана, потихоньку собрали разбросанную одежду и, наскоро одевшись, вышли из кабинета.
Было уже поздно, в доме было темно и тихо.
– Ты голодна? – спросил Лайон, когда они проходили мимо кухни.
– А что ты будешь делать, если я скажу «да»?
– Глубоко вздохну и постараюсь не расплакаться.
Энди думала, что они пойдут в комнату Лайона, но у двери ее бывшей комнаты он остановился:
– Давай зайдем сюда.
– Зачем?
– Увидишь.
Комната была залита лунным светом.
– Не двигайся, – сказал Лайон и начал раздеваться.
Она послушно сидела на краю кровати и с восхищением смотрела на него. Его тело было великолепно, в нем чувствовалась порода. Энди хотелось показать его всему свету, но одновременно ее терзала жестокая ревность к каждой женщине, которая когда-либо видела его обнаженным.
– Иди сюда, – позвал он.
* * *Лайон подвел ее к зеркалу, стоявшему в углу у окна. Когда Энди впервые очутилась в этой комнате, она сразу обратила внимание на зеркало. Высокое, почти семи футов, оно было оправлено в изящную овальную раму из розового дерева, украшенную затейливой резьбой. Этой диковине было, наверное, лет сто, но отражение было гладким и ясным.
Стоя позади нее, Лайон медленно, словно совершая таинственный обряд, стал раздевать Энди. Платье скользнуло вниз, и она ощутила дыхание вечера.
Лайон посмотрел на ее отражение в зеркале, и Энди почувствовала, как он напрягся и затаил дыхание. Она была заворожена происходящим… Вот его руки распускают ее волосы… Опьяненный их ароматом, он зарылся лицом в золотистые пряди. Потом, приподняв их, начал целовать ее шею. Поднял голову и убрал руку. Каскад волос снова обрушился на ее плечи. Его руки заскользили вниз, к груди. Их прикосновения были легкими, почти невесомыми. Если бы она не видела его в зеркале, то могла бы подумать, что эти прикосновения – плод ее воображения или заигрывание летнего ветерка.
Чуть хрипловато рассмеявшись, он прижался губами к ее уху:
– В тот день в гостинице я сказал тебе, что твое белье фактически одна видимость.
С этими словами он расстегнул нехитрую застежку бюстгальтера, и он упал на пол.
– Красавица, – снова шепот.
В зеркале она увидела, как он накрыл ладонями ее груди. Лунный свет отражался от ее тела, создавая фантастический ореол. Лайон медленно водил пальцами по темным кружкам сосков, пока с губ Энди не сорвался легкий стон.
– Не знаю, сколько времени я могу это делать, – простонал он. – Это фантазия, которую я хотел превратить в реальность. Но, господи, как ты прекрасна!
Он провел ладонями по ее бокам, очерчивая линии фигуры. Они вместе смотрели на свое отражение в зеркале. Одной рукой Лайон прижимал ее к себе, а другой – скользил по бедру, ласкал нежную кожу.
– Ты смущаешь меня, Энди Мэлоун. Ты выглядишь как ангел, но пахнешь соблазнительницей. Звуки, которые вырываются у тебя из груди, когда я тебя ласкаю, совсем не похожи на божественное пение, это самая распутная песнь. Золотая и бархатистая, ты похожа на холодного, неприступного идола, но ты таешь в моих объятиях. Поклоняюсь ли я тебе как идолу или люблю как женщину?
– Люби меня. Прошу тебя, Лайон, сейчас.
Подхватив Энди на руки, Лайон бережно уложил ее на кровать и сам улегся рядом. Когда она прижалась к нему, он осторожно отстранился и положил руку ей на грудь.
– Не торопись, – прошептал он.
Энди была готова кричать от переполнявшего ее желания, но Лайон, словно не замечая этого, снова целовал ее грудь, щекотал языком соски, сжимал их губами и снова разглаживал языком.
– Лайон, пожалуйста.
– Я больше никогда не буду вести себя как эгоист. Позволь мне любить тебя.
Его руки блуждали по ее телу, которое он читал, словно карту, находя на нем самые чувствительные точки. Его нос, подбородок и губы касались самых интимных мест. Энди хотелось плакать от удовольствия и любви, которая переполняла ее сердце и причиняла почти физическую боль. Но Лайон не позволил ей сорваться в бездну блаженства без него. Когда они почти потеряли сознание от желания, он проник в ее божественное тело. Двигаясь осторожно и нежно, он помогал ей познать его целиком. Их тела, словно созданные друг для друга, двигались в едином ритме.
– …хорошо когда…
– …как на небесах…
– …да…
– …думал, ты соврала, когда сказала…
– Нет… никого после Роберта…
– Лес?
– Никогда, Лайон. Клянусь.
– Ах, Энди, как хорошо.
– Мне тоже… Лайон, мне никогда не было так хорошо.
– Ты хочешь сказать…
– Да, никогда.
– Поцелуй меня.
* * *– Не горячо?
– Нет.
– Не слишком холодно?
– В самый раз. Где мыло? – спросила она.
– Сначала я.
– Нет, я.
Нежные руки натирали волосатую грудь.
– Энди?
– Да?
– В чем дело?
– Я боюсь.
– Прикоснуться ко мне? Не бойся. Прошу тебя, Энди.
Она прикоснулась осторожно, потом смелее. И бесхитростно продемонстрировала свою любовь.
– О боже, Энди! – Он накрыл ее руку ладонью. – Милая, сладкая моя любовь. Да. Да! – Лайон оттеснил ее к мокрой стене.
– Теперь твоя очередь, – задыхаясь, сказала она.
– Я свою очередь пропустил.
* * *Пресытившись любовью, крепко обнявшись, они лежали в постели. Она уткнулась носом в его грудь, а он легко поглаживал ее спину.
– Что ты думаешь о моем отце, Энди?
– Почему ты спрашиваешь об этом сейчас?
Она почувствовала, как он пожал плечами.
– Не знаю. Наверное, потому что он всегда беспокоился о том, что думают о нем люди, что будет написано в учебниках истории.
– Он был великим человеком, Лайон. И чем больше я читала о нем, тем больше восхищалась им как военным. Но сейчас он для меня только старый мудрый человек, который любит своего сына и тоскует о давно почившей жене, уважает других людей и ценит свою собственность. Я права?
– Больше, чем думаешь.
Он полусидел в кровати, опершись о стенку и согнув ногу в колене.
– Знаешь, Лес был прав, – тихо сказал он.
Энди посмотрела ему в глаза.
– В чем прав, Лайон? – Она не хотела ничего знать, но спросила, потому что это нужно было Лайону.
– Он говорил, что генерал Майкл Рэтлиф ушел из армии и изолировался от общества по какой-то тайной причине.
Энди лежала неподвижно, боясь даже дышать.
– Он вернулся домой героем, понимаешь, но сам не считал себя таковым. Ты когда-нибудь слышала о сражении на реке Эйсна?
– Да. В нем одержал победу майор Эллайд, который служил под командованием твоего отца. Были уничтожены тысячи солдат противника.
– И тысячи американских солдат.
– К сожалению, такова была цена победы.