Я никогда не забуду улыбку на ее лице, когда она слушала мою песню. Улыбка Кэмрин – теплая, светлая и нежная. Такая улыбка без всяких слов говорит: «Я люблю тебя больше всего на свете».
21 января – мой двадцать шестой день рождения
Мне снится интересный сон. Я совершаю затяжной прыжок с парашютом (по непонятным причинам вместе с актером Кристофером Ли). Небо пронзительно-синее… Да, такое вот небо. У Кристофера половина физиономии закрыта красными защитными очками. Он успевает жестом показать мне: «Молодец!», и воздушный поток уносит его в синюю даль. Неожиданно у меня останавливается сердце, и я шумно втягиваю в себя холодный воздух. Мои глаза резко открываются. Я просыпаюсь в реальном мире. Мое тело так быстро вскакивает с кровати, что руки не поспевают за ним и тащатся следом, задев бра.
– Черт побери! – ору я.
Мне хватает секунды, чтобы разобраться в случившемся. Возле кровати стоит Кэмрин с ведерком льда, а я лихорадочно пытаюсь отпихнуть от себя мокрые, холодные простыни. Мне по-прежнему не продохнуть.
– С днем рождения, малыш! – Кэмрин громко хохочет. – Вставай!
Что же, после «торжественного пробуждения», какое я устроил ей полтора месяца назад, я вполне достоин такого подарка. Однако на меня это подействовало гораздо сильнее, чем тогда на нее. Расплата за содеянное всегда оказывается тяжелее.
Не в силах скрыть улыбку, я просто принимаю случившееся и медленно вытаскиваю голую задницу из кровати. Но мой взгляд уже сказал Кэмрин достаточно. Она начинает отступать к двери. Наш номер имеет только один выход. Кэмрин оценивает ситуацию. Я наблюдаю за ее реакцией.
– Я виновата! – говорит она, испуганно улыбаясь. Одна ее рука согнута за спиной, чтобы вовремя рвануть дверную ручку.
– Конечно, детка, ты виновата. И еще как.
Очень медленно направляюсь к ней. Мои полузакрытые глаза следят за каждым ее движением, словно я хищник, решивший поиграть со своей добычей.
– Эндрю! – хихикает она. – Остановись!
До двери остается каких-нибудь два фута. Я не выказываю поспешности. Пусть думает, что сумеет улизнуть. Моя улыбка становится шире. Должно быть, сейчас я похож на сумасшедшего с садистскими наклонностями.
И вдруг Кэмрин вскрикивает. Ее нервы не выдерживают этой игры в кошки-мышки. Она подбегает и настежь распахивает дверь.
– Неееет! Пожалуйста!
Ее вопль сопровождается диким смехом. Выскочив в коридор, Кэмрин вначале налетает на стену, потом несется прочь.
Я выбегаю следом. Все веселье с нее как ветром сдуло. Она даже останавливается, пораженная тем, что я погнался за нею, будучи совершенно голым.
– Боже мой! – кричит она и со всех ног бежит дальше по ярко освещенному коридору. – Эндрю, нет!
Я бегу за ней. Понимаю, насколько дурацкий у меня сейчас вид, но бегу. Эта девочка плохо меня знает, если подумала, что я не решусь бежать за ней голый. Плевать мне на голые ягодицы. Она еще не раз пожалеет о своей затее. Это ведерко со льдом долго будет ей аукаться.
Мы пробегаем мимо номера 321, откуда выходит пожилая пара. Оторопевший муж заталкивает свою жену обратно. Когда по коридорам бегают голые безумцы, это небезопасно. Особенно для женщин.
– Что у них за нравы… – слышу я за спиной.
Добежав до конца длинного коридора, Кэмрин останавливается и поворачивается ко мне, выгнув спину и выставив руки наподобие щита. Она смеется до слез, и они градом катятся по ее щекам.
– Я сдаюсь! Сдаюсь! Как тебя угораздило выбежать голым?
Ей не подавить смеха. Я тоже смеюсь, услышав, как она фыркает.
– Что ж, сама напросилась.
С этими словами я перекидываю ее через плечо и пускаюсь в обратный путь.
Кэмрин даже не пытается сопротивляться. Она не кричит, не дрыгает ногами. Только смеется. Очень надеюсь, что она не обмочится от смеха прямо на моем плече.
Несу ее по коридору в нашу комнату. Возле номера 321 стоит все та же пожилая супружеская пара. Вид у обоих растерянный, ошеломленный и даже испуганный.
– Извините, что вам невольно пришлось это увидеть, – говорю я. – Желаю успешного дня.
Свои слова я сопровождаю кивком. Старики лишь смотрят, потом мужчина начинает укоризненно качать головой.
Я ногой захлопываю за нами дверь и швыряю Кэмрин на кровать, полную кусочков подтаявшего льда. Она и сейчас хохочет.
Я встаю между ее ног и одним рывком стаскиваю с нее шорты и трусики. Молча. Через пару секунд у меня уже полная эрекция. Игривое настроение мгновенно покидает Кэмрин. Она закусывает губу и смотрит на меня своими соблазнительно-синими глазами. Такой ее взгляд всегда чрезвычайно заводит меня.
Без всякого предупреждения вхожу в нее.
– Ты действительно сожалеешь? – шепчу я, медленно двигая членом.
Моя грудь прижата к ее груди. Наши татуировки соприкасаются, и Орфей с Эвридикой вновь становятся одним целым.
– Да, – запинаясь, отвечает она.
Я вхожу в нее еще глубже, приподнимая ее бедро.
У Кэмрин тяжелеют веки. Она запрокидывает голову.
Припадаю к ее губам, и стоны Кэмрин отдаются у меня в горле. Я начинаю трахать ее со всей силой.
Во мне просыпается и нарастает что-то темное и хищное. Я хватаю Кэмрин за бедра так, что мои пальцы вонзаются в ее кожу, и подтягиваю к себе, не оставляя ей ни малейшего шанса на сопротивление. Затем переворачиваю ее и заставляю встать на колени. Рукой я поочередно сжимаю ей ягодицы, после чего шлепаю по ним со всей силой. Кэмрин вздрагивает и стонет. Затем я прижимаю ее щекой к матрасу. Тело Кэмрин пышет жаром. Там, где были мои руки, остались красные пятна.
Она снова стонет. Я еще крепче сжимаю ей запястья. Другая рука тянется к ее рту. Я всовываю туда два пальца и зацепляю ее щеку. Снова вхожу в нее, теперь уже сзади.
Кэмрин негромко вскрикивает и начинает двигать бедрами. Я не останавливаюсь. Я знаю: она и не хочет, чтобы я останавливался.
Я быстро кончаю. Бешено колотящееся сердце постепенно успокаивается. Я ложусь рядом с Кэмрин. Ее вспотевшая голова покоится у меня на локте. Кэмрин целует мою грудь, потом ведет двумя пальцами по моей руке и замирает возле рта. Целую ее пальцы.
– Я так рада, что ты снова прежний, – тихо и нежно говорит Кэмрин.
– Что значит снова? – спрашиваю я. – Я всегда был таким.
– Нет, не всегда.
– И когда же, по-твоему, не был? – Я несколько сбит с толку, но наслаждаюсь очаровательным лукавством, с каким она все это говорит.
– После того, как мы потеряли Лили, – отвечает Кэмрин, и улыбка на моем лице сразу тускнеет. – Не подумай, я тебя не виню, но после Лили ты обращался со мной, как с фарфоровой куклой, боясь одним неловким движением сломать меня.
