– Я помолодел, – крякнул Тимур, – лет на двадцать.
Залпом выпившая Галя посмотрела на него удивленно.
– С пацанами в подъезде, средняя школа. Пили что-то подобное, рвались в мужскую жизнь.
У Гали ноги разбухли горячечно, а голова, казалось, юлой крутилось на шее. Пьяна! В самый ответственный жизненный момент!
И она опять вслух проговорила то, что думала. Какой страшный недостаток – выпаливать что думаешь, когда сильно переживаешь.
– Спокойно! – велел Тимур. – Садись. Ты не безобразно пьяна. Но момент действительно важный. Закусывай.
– Ты тоже, – плохо владея речевым аппаратом, но гостеприимно предложила Галя. – Бери что хочешь.
Скукоженный картофель фри и засохшие лужицы кетчупа смотрелись неаппетитно. Про надкусанные бутерброды Галя пояснила:
– Мои девочки не доели.
– Какие девочки? У тебя есть дети?
– Есть. Така и Вака, Таисия и Варвара, три года, двойняшки… Охламонки, тиранки, временами – заразы, временами убила бы…
– Погоди! – остановил ее жестом Тимур. – Это твои родные дети?
– Да, то есть нет. Крестницы. Настя – их мама, моя любимая подруга. А папашу ты видел. Я с ним на новогоднюю вечеринку заявилась. Он хороший, хоть и смазливый, и Настю любит, а над Такой и Вакой вообще дрожит как придурочный. Но, зараза, не помнит, какие велели продукты купить по дороге с работы…
– Стоп! Стоп! Стоп! Тот Вадим…
– Муж моей Насти, мне как брат. Настя его вырядила во фрак из филармонии, чтобы меня оттенял и соответствовал. Комедия положений. И ты, Тимур, в этой комедии главный виновник.
– Обо мне во втором действии. А дальше?
– Что «дальше»? Ты все видел. И не ешь, не угощаешься. Да и нечем. Вообще я прилично готовлю, люблю на кухне покудесничать. Штрудель венский, сырная закуска в листьях китайского салата с оливками… Знаешь, начальничек! Мне иногда кажется, что все наши заморочки на фирме не стоят доброго вечера, когда ты с толком и расстановкой детей интеллект развивала, а потом готовила ужин для усталого и любящего мужа. Ты не понимаешь! Биологически не можешь понять, что ублажать любимого – трудно, сложно, интересно и, главное, почетно. Вам нужно, чтобы мы – в горящие избы, коня на скаку, нейролингвистическое программирование, хрен собачий… Ой, если бы ты знал, какие мне Вадик во время танца анекдоты рассказывал для счастливого смеха! Это просто ментальная дефлорация. Почему я должна тебя завоевывать? Ответь мне! Почему не наоборот?
– Потому что я не хрен собачий, как ты выразилась. И меня молотило по полной программе. И я карабкался, кожу сдирал, улыбался подобострастно тем, кто по мозгам не стоит моего мизинца, научился морду лица держать. Самое противное! Знаешь, самое противное – пресмыкаться перед ничтожеством.
– Это гордыня. – Галю речи Тимура отрезвили. – Называть кого-то, главенствующего, ничтожеством – плебейская гордыня, провинциальное честолюбие, сама им страдаю. Тимур, но ведь есть и другая, личная жизнь, – не удержалась Галя от вопросов, которые более всего ее волновали. – У тебя жена на загляденье красавица…
– Звенья одной цепи. Честолюбие коротышки. Схватить, заполучить самую красивую и эффектную. По большому счету – купить, какие бы высокие слова во время сделки не произносились. Жена как деталь интерьера или экстерьера.
– Ты жалуешься?
– Отнюдь. У меня все в ажуре.
– Почему тогда приехал?
– Га – ль-я, – каждую букву ее имени он прокатал в языке, – ты мне очень нравишься. Нет, не точно. Я тебя люблю. Думал, просто нравишься, на вечеринке понял – люблю безумно. Даже сейчас, когда ясность внесена, умом понимаю, что Вадима просто использовали, но убить его, отца двоих детей, все равно подмывает. Я же видел, как он щекотал тебя во время танца, как ты смеялась! Если не хочешь, не готова, не отвечай мне сейчас, подумай. Только помни – я думаю о тебе каждую минуту. Мечтаю, чтобы все у меня с тобой было по-серьезному, семья, дети, штрудели и сыр в листьях…
– Тимур! Я сначала опьянела от дедушкиного портвейна, потом протрезвела, а сейчас снова будто под градусом. Мне и думать нечего. Я давно тебя люблю, и чувство мое как… как, – не могла подобрать Галя слова, – как зараза.
Така и Вака, босые, во фланелевых пижамах с веселеньким рисунком, стояли утром перед диваном, на котором у стеночки спала тетя Галя, а с краю – незнакомый дяденька.
– Эй! – принялись они трясти его за плечи.
Тимур открыл глаза и уставился на маленьких лохматых девочек.
– Ты Дед Мороз? – спросила одна.
– В общем, целом… – плохо соображал Тимур.
– Давай подарки! – потребовала вторая и начала стаскивать с него одеяло.
– Стойте! Подождите! Не тяните! – испуганно закричал Тимур.
Проснулась Галя:
– Така, Вака? Встали? Ну-ка быстро умываться, чистить зубы!
– А подарки? – в один голос капризно возразили близняшки.
– Будут подарки, – заверила Галя. – Но только чистым, умытым, переодетым девочкам. Шагом марш в ванную!
Близняшки подчинились и только вышли из комнаты, Галя и Тимур вскочили, с реактивной скоростью принялись одеваться.
Когда они завтракали, позвонили родители из дома отдыха. Трубку захватила Така и радостно сообщила:
– А нам Дед Мороз подарил красивых кукол!
Вака наклонилась к микрофону и добавила:
– И он голый с тетей Галей спал!
Дарья была не первой, у кого разошлись родители. Когда учились в пятом классе, отец Мишки Купцова сделал семье ручкой. Через два года мама Наташи Суворовой влюбилась в хирурга, который удалил ей бородавку, и ушла жить к бородавочнику. Мишка и Наташка очень переживали. У Мишки появился тик, дергался глаз и прозвище Моргало приклеилось. Наташа закурила, яростно и много смолила – назло врачам и всему минздраву, который предупреждает.
Они сидели на бульваре. Наташа, задрав голову, практиковалась в пускании колечек дыма. Мишка чертил прутиком на дорожке. У него эта привычка с детства. Даша помнила, как он рисовал кораблики и танки, а теперь его абстрактные художества сильно смахивали на женский торс.
– Мои предки разбежались, – сказала Даша максимально спокойным голосом. – Развод оформили.
– Добро пожаловать в клуб! – усмехнулся Мишка.
И насупился. Дарья знала: старается сдержать тик.
– Кто? – спросила Наташа. – Фазер или мазер соскочил?
– Фазер. Папочка полюбил другую женщину. А мамочка от благородства чуть не лопается: ты должна понять чувства своего отца! – передразнила Даша. – Гады!
– Подонки! – согласился Мишка.
– Особенно врачи, – подтвердила Наташа.
– Как так можно? – Дарья шмыгнула носом, маскируя предательские слезы. – Как можно любить их безумно и одновременно ненавидеть?
