Она не стала писать Филиппе, потому что не хотела лишать себя удовольствия позвонить ей и удивить. Филиппа, она была уверена, от всего сердца одобрит ее, и это будет большой поддержкой. В то утро от Билла Поллока прибыл большой манильский конверт с анкетами, образцом для заявки на стипендию, проспект и краткая, очень дружеская записка, адресованная «Розе и Алеку». Такое совместное написание их имен сладко кольнуло Розу. Что думал Билл Поллок об их отношениях? Видел ли он подобное и раньше?
Когда все письма были готовы, Алек отвез ее в деревню и опустил все конверты в boite aux letters[16], запечатлевая поцелуй на ее лбу всякий раз, когда очередной конверт падал в будущее.
— Ты моя храбрая девочка, — приговаривал он.
Их отношения вступили в спокойную фазу, никому не хотелось омрачать их последние совместные дни ненужными размолвками. Алек не назначал дня ее отъезда, и Роза подозревала, что, подобно ей самой, он разрывался между желанием продлить ее пребывание и намерением поскорее покончить с этим болезненным делом — их расставанием.
Итак, Роза выбрала себе новую дорогу в жизнь. Какая альтернатива оставалась ей? Броситься к ногам Алека и пожертвовать всем тем уважением, которое он к ней питал, прибегнуть к «эмоциональному шантажу», презираемому им?
Как-то вечером, наслаждаясь бездельем, поскольку Алек уменьшил теперь ее рабочий график, они сидели и слушали Брамса, пафос и страсть музыки стали захлестывать Розу. Это был Первый концерт для фортепиано, полный боли, разочарования и нежности. Роза засомневалась, сможет ли дослушать его до конца, поскольку ее чувства опасно подошли к поверхности.
— Мне нужно завтра ехать домой, — сообщила она спокойно Алеку, поднимая на него глаза. И пока музыка нарастала до невыносимой интенсивности, он выдерживал ее взгляд, пока ее черты не стали расплывчатыми от сдерживаемых слез. И тогда он встал и выключил музыку.
— Да, я знаю, — сказал он.
Он отвез ее на ближайшую станцию, где она могла сесть на шербурский поезд. Он предложил проводить ее до Лондона, но не стал настаивать, когда она отказалась.
— Напиши мне обязательно, — сказал Алек, когда они ждали на платформе. Она молча кивнула. — Я не купил тебе прощальный подарок, Роза, потому что чувствую, что такой сентиментальный жест тут неуместен. Из чисто практических соображений, — продолжал он, — я даю тебе вот это. — И он вручил ей длинный, туго набитый конверт. Она нерешительно открыла его и обнаружила чековую книжку компании Коуттс и Ко, на которой было напечатано ее имя. Она уже набрала в легкие воздуха, чтобы протестовать, однако он вклинился в эту короткую паузу и произнес угрожающе: — Избавь меня от этого, Роза. С моей стороны тут нет даже намека на великодушие и ни малейшей жертвы. Я просто хочу, чтобы ты обладала такой же независимостью, какую дают деньги мне — и могла бы не подвергаться шлифовке в колледже, пойти куда-нибудь еще, если почувствуешь, что обучение тебя не устраивает. Если бы я мог подарить тебе «свободу», упакованную в коробку, в виде подарка, это выглядело бы благопристойнее. Но то, что лежит в конверте, означает то же самое, и я почувствую себя глубоко оскорбленным, если ты не доверяешь мне в достаточной мере, чтобы принять это. И еще, Роза, не подвергай риску свою репутацию каким-то другим образом. И в знак уважения к моему благородному самоотречению не отдавай себя никому, пока не влюбишься. В противном случае я хотел бы быть первым. Обещай.
Его лицо стало свободным от обычной защитной маски, и на нем проступила та неуловимая ранимость, которую ей никогда не удавалось запечатлеть.
— Обещаю.
— Зайди в банк, когда приедешь домой, и дай им образец подписи. Тебе не придется никогда выписывать счет, если ты не захочешь этого. Но я хочу, чтобы ты имела под собой страховочную сеть, зная, что у тебя есть деньги.
Когда поезд подошел и лязгнул, останавливаясь, Алек стал хлопотать с багажом, а она осталась с печальным видом стоять на платформе. Снова оказавшись рядом, он поднял ее и поставил внутрь в открытую дверь вагона.
— Я не буду целовать тебя, Роза, — заявил он мрачно и отступил назад. Он сказал что-то еще, но его слова утонули в станционном шуме и грохоте. Он не махал рукой, однако его глаза следовали за ней, когда поезд спешил прочь, обрывая те нити, что связывали их, и оставляя оборванные концы трепетать на ветру.
Как это ни невероятно, но Роза продремала почти всю дорогу; какой-то мощный природный транквилизатор вмешался, приглушив ее боль. Уже давно каждую ночь прежняя Роза читала новой Розе бесконечные нотации о том, как бессмысленно проводить остаток жизни в муках безответной любви. Алек был, бесспорно, порядочен. Он не искал для себя никакой выгоды. Она же, с другой стороны, постоянно обманывала его, скрывая глубину своих чувств в качестве цены за сохранение его уважения. Она прибегала к слабому утешению, что Алек, впрочем, не походит на человека, способного на длительные обязательства перед какой-нибудь женщиной. Работа стояла для него на первом месте. И поиски более глубоких отношений с ним были бы похожи на добровольное саморазрушение. Другие женщины могли бы оправиться от этого, однако Роза никогда не пережила бы травму, в конце концов обнаружив себя брошенной любовницей человека, которого боготворила. Оставалась лишь перспектива на плодотворные профессиональные взаимоотношения и надежда на продолжение дружбы, пусть и на расстоянии. И когда ее свежие раны затянутся и на их месте образуются менее болезненные шрамы, она будет очень рада и этому. Со временем она надеялась освободиться от этой гложущей боли и обжигающих бичей памяти, которые продолжали сдирать с нее кожу. Прежняя Роза в чем-то позаботилась о ней, думала новая. Она ухитрялась одолевать разного рода боль и тоску по Найджелу в течение многих лет. И новой Розе придется кое-чему у нее поучиться.
Найджел… Роза поймала себя на том, что несколько недель даже не вспоминала о нем. Словно бы его, как подозревал Джонатан, и не существовало вовсе. Однако, разумеется, он существовал. И скоро она увидит его. На какой-то миг она почувствовала облегчение, которое отвлекло ее от тоски, когда она подумала, что Найджел скажет обо всем этом… ее новом облике, ее новом жизненном пути, новой уверенности в себе. В любых тяжких испытаниях можно найти и свои плюсы, подумалось ей. Твои прежние горести кажутся уже просто мелочью. После всех травм и стрессов, полученных от Алека, и соответствующего увеличения ее эмоционального потенциала, встреча Найджела с ее новой личностью почти не казалась серьезным испытанием.
Не желая беспокоить Филиппу, Роза остановилась в маленькой гостинице возле Викторианского вокзала, решив, что на следующее утро, в воскресенье, у нее будет достаточно времени, чтобы разыскать свою новую подругу. И лишь когда ее внезапно поразило смущение, что она вот теперь здесь спит на незнакомой кровати, далеко от своей привычной постели в Монтраше, она разразилась конвульсивными рыданиями, которые ее гордость держала в узде весь день. Она представила себе, как Алек теперь один в доме, как он спит в той громадной, с высоким потолком, аскетичной спальне, которую она как-то раз тайком обследовала, пока он работал наверху в студии. В ней, этой спальне, строгой, мужской, ничто не отвлекало взора от большой, двуспальной кровати. Она представила, как он лежит там, терзаемый памятью о ее наготе. Иголки страха кольнули ее измученную душу. Один ли он там?
