Ведущая, хорошенькая блондинка, боготворимая едва ли не всеми американцами, села напротив Эйприл и прикрепила к воротнику микрофон.
– Не нервничайте, – улыбнулась она. – Это не так уж страшно. И я сделаю все, чтобы облегчить вам задачу.
К ведущей подошла гримерша с пуховкой, и Эйприл, улучив момент, обернулась к отцу и улыбнулась ему. В этот миг ей стало нестерпимо горько при мысли, что в зале нет Джека. Как подбодрила бы ее сейчас его мальчишеская улыбка! Но нет, она должна пройти свой путь сама. Без посторонней помощи.
– Все готово?
Эйприл отбросила мысли о Джеке и повернулась к камере с сияющей улыбкой – улыбкой преуспевающей деловой женщины.
– Я готова.
Джек прятался в самом дальнем и темном углу зрительного зала. «Господи, ну скоро ли выключат свет?» – думал он про себя.
С трудом оторвав взгляд от Эйприл, Джек повернулся к женщине рядом с ним. На Френни Стайн-Уайт – хрупкую изящную шатенку двадцати восьми лет – было приятно смотреть; годы придали ей зрелости, но не истребили очарования молодости, а работа референта в Белом доме научила уверенности в себе. С первого взгляда Джек понял, что она станет идеальной свидетельницей.
Она не запиралась перед ним, напротив, была готова рассказать свою историю в газете. Но интервью по телевидению – другое дело. Все обаяние, вся сила убеждения потребовались Джеку, чтобы уговорить ее лететь с ним в Нью-Йорк. Он обещал, что интервью будет анонимным – и телевизионщики с готовностью согласились на это условие.
Френни отказалась от вознаграждения в любой форме. Не пожелала и возбуждать судебное дело. Ею двигало то же желание, что и Эйприл, – не допустить Маркхема к власти над страной.
Телевизионщики пытались разговорить и Джека, но он взял со сценариста твердое обещание, что его имя не будет даже упоминаться в передаче.
– С вами все в порядке? – спросил он шепотом.
– Кажется, да. Как вы думаете, я смогу поговорить с Эйприл после интервью? Я хочу выразить ей свое восхищение и попросить прощения за то, что не поддержала ее тогда…
Джек понимал чувства Френни, но ничего гарантировать не мог. Он заверил женщину, что сделает все возможное, отвел ее в гримерную, где она должна была дожидаться своего интервью, и вернулся в зал.
Эти две недели Джек провел в тщетных попытках забыть Эйприл. Но его чувства к ней нисколько не изменились. Как прежде, при одном взгляде на нее у него подгибались ноги и все тело охватывал сладостный жар.
Все силы души требовались Джеку, чтобы не броситься на сцену и не заключить ее в объятия. Он знал: ей рассказали о Френни, и можно только надеяться, что телевизионщики сдержали свое обещание и не стали упоминать его имени. Пусть думает, что Френни пришла по своей воле. Джек не мог допустить, чтобы Эйприл неправильно поняла его мотивы и отказалась от интервью.
Свет погас, и ведущая представила зрителям специальную гостью программы.
Следующие пятнадцать минут стали для Джека самыми долгими в жизни.
Наконец свет зажегся снова, и в зрительном зале раздались громкие, долго не смолкающие аплодисменты. Джек заметил, что многие украдкой вытирают глаза, да и сам он едва сдерживал слезы.
Вдруг, словно ощутив его присутствие, Эйприл взглянула прямо на него. По крайней мере, в его сторону. Сердце Джека сжалось, раздираемое противоречивыми чувствами. Страсть его требовала броситься к Эйприл и доказать на деле, что ничто больше их не разделяет, однако рассудок напомнил, что их размолвка касалась не только интервью, и заставил Джека отодвинуться поглубже в тень.
Эйприл перевела взгляд на кого-то другого, и Джек вздохнул с облегчением. Еще рано. Он не имеет права докучать ей своей любовью, пока твердо не решит, как намерен жить дальше.
Однако это испытание – видеть ее и не говорить, не прикасаться к ней – оказалось для Джека тяжелее, чем он думал. Эйприл звонко рассмеялась в ответ на какие-то слова ведущей – и в этот миг Джек отбросил все колебания. Он принял решение.
Выскользнув из телецентра через служебный выход, Джек подозвал такси и направился в аэропорт.
Выйдя из главных ворот гостиницы, Эйприл неспешным шагом пошла вперед по обочине шоссе. Путь ее лежал на почту. Отец обещал прислать газеты с новостями о Маркхеме – Эйприл понимала, что одним или двумя днями позже их привезут в гостиницу, но не могла ждать и решила дойти до почты сама. Последние дни ее томило странное беспокойство, в причине которого она не хотела признаваться даже самой себе.
– Ну нет, сегодня я о нем думать не буду! – твердо сказала себе Эйприл и тут же грустно улыбнулась. Такие обещания она давала себе каждый день на протяжении двух недель – и ни разу не сдержала слова.
«Интересно, что пишут теперь о Маркхеме?» – с улыбкой подумала она. Эйприл не собиралась мстить, однако ничто человеческое не было ей чуждо, и теперь она невольно ощущала мстительную радость.
Мысли ее перешли к отцу. Мистер де ла Торре обещал через несколько недель приехать в «Райский уголок». Что ж, пусть посмотрит, чего она добилась собственными руками! Предстоящая встреча волновала и слегка пугала Эйприл, но сердце ее было полно надежды.
От отца мысли невольно перешли к Джеку…
Интересно, что он подумал, когда услышал об интервью?.. И почему не приехал, почему хотя бы не дал понять, что обо всем знает и ценит ее мужество? Только сейчас Эйприл поняла, как страстно желала встречи с ним. В Нью-Йорке она несколько раз снимала телефонную трубку, чтобы позвонить Франклину, но гордость удерживала ее от такого шага.
Покинув «Райский уголок», Эйприл впервые поняла, что Мексика стала для нее не только надежным пристанищем, но и домом. А призвание Джека гонит его, словно перекати-поле, по всему свету… Какое же она имеет право ему навязываться?
Опустив голову, Эйприл медленно брела по обочине. В голове ее вновь и вновь прокручивалась горькая сцена расставания… Поглощенная своими мыслями, Эйприл не услышала шума машины, не заметила и как этот шум внезапно затих. Словно что-то почувствовав, она подняла глаза – и застыла как вкопанная.
Она подняла руку, чтобы протереть глаза. Этого не может быть – должно быть, от усталости и постоянных мыслей о Джеке у нее начались галлюцинации. Но в следующий миг, взглянув в любимые зеленые глаза, Эйприл поняла, что это не сон и не мираж. Джек Танго стоял перед ней, и их разделяли всего каких-нибудь двенадцать шагов.
Он был обнажен до пояса, и на загорелой груди, покрытой золотистыми курчавыми волосами, блестели капельки пота. Выцветшие джинсы плотно облегали бедра. Эйприл видела, как вздымается его грудь, как бьется голубая жилка на горле… Она видела все.
