— Принесите два прибора, пожалуйста.
Горянова вмиг прекратила страдать:
— Ты собираешься есть из моей тарелки? — удивилась она, четко осознавая, что Роман себе ничего, кроме напитков, не заказывал.
— Ты размер порций здесь видела? — ответил нагло вопросом на вопрос. — Они огромные!
— И что? Это негигиенично вообще!
— Ой! — Савелов вальяжно откинулся на стул. — Кто тут про гигиену вспомнил? И с чего бы? Как слюни на моей груди пускать и в подмышку носом заворачиваться, так гигиенично! Как тельце свое голенькое, мокренькое моим полотенцем вытирать, так все нормально! А тут порцией поделиться — так о гигиене вспомнила. А кто у меня из бокала все шампанское на корпоративе вылакал? Дед Мороз?
— Не было этого! — смутилась Горянова, с неловкостью вспоминая, как она с Олькой в первый свой корпоратив тырила у Савелова спиртное из — под носа и, увлекшись, захватила полупустой бокал шефа.
Жареху принесли быстро, вместе с супом, но тот проигрывал по всем статьям. Порция жарехи была на троих — оооочень большая и ооочень красивая! От невероятных запахов, от золотистого цвета грибов, картошечки и аромата свежей зелени закружилась голова. Горянова смилостивилась:
— Ну ладно, шеф! Кушай вот тут, с краешку! Только чур, не части!
Савелов рассмеялся, довольный, поглядывая на алчную Горянову, которая уже от предвкушения глотала слюну и настойчиво пододвигала к себе поближе тяжелую сковородку на большой деревянной подставке. Лисички с картошечкой полетели в желудок. Ели весело, Даринка ревностно следила, чтобы Ромка не залезал на ее территорию:
— Ром! — громко возмущалась она. — Ешь со своего края! Ты уже три моих лисички сожрал!
— Лопнешь! — посмеивался Савелов.
— Это не твоя проблема, а моего гастроэнтеролога!
Весело они кушали… Время летело незаметно. Они уже с Ромкой пили чай с чабрецом и болтали обо всем на свете. Впереди в панорамном окне показалась компания молодых крепких ребят, видимо, немного подшофе или просто веселых, кто знает? Один из них остановился и, поймав случайный горяновский взгляд в окне, подмигнул ей, покрутил телефоном и послал воздушный поцелуй.
— Вот молодежь пошла, бесстыжая! — возмутилась Даринка.
— Молодежь как молодежь! — пожал плечами Савелов. — Вот только ты, Дарёшь, почему — то себе в спутники вечно старперов выбираешь…Хотя вон сколько парней молодых. И зачем тебе этот старый пень?
О каком именно старом пне он сейчас говорил, Горянова предусмотрительно уточнять не стала, сейчас было так хорошо, что даже Ромкино заявление не могло испортить эту прелестную атмосферу. Даринка подперла подбородок сразу двумя руками и приблизилась к Ромке:
— Он не такой уж и старый, — шепнула она как могла эротичнее и расплылась в улыбке, любуясь синими Ромкиными глазками, — к тому же мне его не варить!
Савелов был так близко сейчас, поэтому можно было увидеть, как его взгляд похолодел:
— Тебе с ним спать…
Горянова вздохнула и отодвинулась.
— Виагра нам поможет! — философски изрекла она.
Глава 24
— Ты на время смотрела, Горянова? — возглас Савелова раздался на всё кафе.
— Нет, — сладко потянулась девушка. — Зачем? Нам, злостным тунеядцам, это не нать! Пусть у начальства голова болит…
— Ну да! Конечно, не нать! — хмыкнул шеф. — Портишься прямо на глазах! От рук отбиваешься. Хоть намекнула бы, что уже так поздно.
Горянова расплылась в довольной улыбке:
— Вот еще! Когда это посачкуешь с молчаливого согласия своего начальства?
— Да уж… — усмехнулся Савелов. — Сачок мелкий — это прямо про тебя…
Когда он так смотрел на нее, Даринке всегда казалось, что он сейчас протянет руку и погладит ее по голове, как маленькую.
— Тебя домой подкинуть, Дарёш?
— Почему домой? — удивилась Горянова. — Еще рабочий день не закончился.
— Считай, что для тебя закончился, — как всегда, властно распорядился шеф и добавил уже мягче: — усталая ты, смотреть жалко, хоть отоспишься.
— Я так плохо выгляжу?
Савелов не сдержал улыбку:
— Выглядишь ты всегда замечательно, Горянова, на комплимент не напрашивайся, но глазки твои, Подарёшенька, действительно очень усталые.
Блииин! Это же надо было так назвать ее — Подарёшенька — нежно, тепло, ласково, сладко. Что ж ты творишь с девичьим сердцем, ловелас доморощенный?!
— Ау, Горянова! Ты меня слышала? — возмутился Савелов, видя, как девушка покинула этот мир и витает где — то в облаках, обдавая его парами сладостного восхищения. — Сейчас домой отвезу, а то опять документы до утра делать будешь… ничего, они денёчек подождут. Скажи своим документам, что я так распорядился…
— С ума сошел?! — искреннему возмущению Горяновой, которую жестоко вырвали из мира грез, не было предела. — Распорядился он! У меня сроки горят! Объекты нецелованные плачут. А он распорядился! Работать, работать и работать, как завещал великий дедушка Ленин, как требует коммунистическая партия! Вперед! И никакого отдыха! В общем, — хмыкнула в конце этой пронзительно — патетической речи Горянова, — вези к цыганам, Шеф!
Савелов рассмеялся, сдаваясь:
— Ну, к цыганам, так к цыганам! — а потом спросил уже серьезно: — Много аврального?
Ну что тут ответить? Правду и только правду. Даринка кивнула и тоже посерьезнела:
— Много, Ром. По Олькиным проектам еще ни одних торгов на внутренности не запустили. Пусто. Там бюджетники: мы не подготовим аукцион, они так и будут телиться, все сроки пройдут. Вот и делаю все за них. И еще не знаем, вдруг пролетим, и вся моя работа коту под хвост… И вот скажи, зачем вы пустые короба по Олькиным проектам играли? Нельзя было сразу все? Меньше же геморроя! И денег больше.
Савелов нахмурился и ответил не сразу:
— Мне нужно было, чтобы гродинские проекты оплачивались с большой отдышкой. Прости…
— Ааа! — протянула Горянова. — Коварная тактика? Отъем денег у Альбертика?
Савелов невесело усмехнулся:
— Не отъем, Дарёш. Что ж ты так про меня плохо думаешь…Я же не грабитель какой… Не отъем, а создание условий для преждевременной альбертиковской паники: на счетах живых денег уже нет вообще, вот пусть хоть поволнуется.
— А в перспективе доход? — Горянова вся потянулась вперед.
— Под 400…
— Ооо! Ничего себе!
— Да не кричи ты!
— Все — все. Молчу, молчу… — она действительно замолчала, но потом не выдержала: — А Альбертик купится? Вдруг он стал прямо сейчас терпеливым продуманом? А?
Савелов небрежно пожал плечами:
— Да куда ж он денется?! Вот, жду со дня на день… Готовлюсь.
Ромка сказал это очень спокойно, уверенно, обычно, но что — то в его тоне, или даже не в тоне, а в повороте головы, в том, как он пожал плечами насторожило Горянову. Память услужливо вытащила на свет пухлый конверт, который Ромка недавно перекладывал во внутренний карман.
— Так вот почему ты сегодня наличку занял? — выдохнула Даринка. — Ты ведь занял? — она старалась говорить спокойно, с трудом пряча неподдельное волнение. — И много?
Савелов вальяжно откинулся назад, всем своим пофигинистическим видом подтверждая: «Храбрым станет тот, кто три раза в год в самый жуткий час косит трын-траву!»
— Много…
— Ууух! — болезненный возглас удержать не удалось, да и к тому сразу захотелось запустить в Савелова чем — нибудь.
Даринка мрачнела на глазах, а шефу хоть бы хны: тот даже улыбку растянул широкую, счастливую, радушную: мол, заходите, гости дорогие, берите, что хотите! Только вот Горянова его наигранного оптимизма не разделяла, она понизила голос до шепота:
— А что будешь делать, если проекты не пойдут? И твои четыреста так и останутся — ничем? А ты уже влез в долги, Ром… В большие долги! Ты уже влез…
Страшная реальность, та самая, в которой сейчас жил Савелов, та самая, о которой никто даже и не подозревал, затопила Горянову осознанием жутких перспектив. Блин, а она — то даже не представляла всего того груза, в котором сейчас жил Роман. По нему и не видно было ничего: всегда спокоен, сдержан, оптимистичен. А ведь Савелов может все потерять, умница и трудяжка Савелов может остаться ни с чем! И это более, чем реальность! Как он тогда? Что будет делать? И уже нельзя ничем помочь, маховик запущен, остается только ждать и надеяться. Видимо все, о чем она сейчас думала, отразилось на ее лице: неподдельный ужас, понимание происходящего, глубокий страх.
