шансов найти Федора живым нет.
– Уходи! – закрываю уши руками и поджимаю коленки. – Уходи, Андрей! Вон!
– Дура! Как ты детей растить будешь? Одна? – его голос противно прокатывается по стенам палаты. Хорошо, что девочек вчера выписали, а я лежу одна. Или, напротив, плохо? Напряжение между нами зашкаливает.
– Не хочу тебя видеть, Андрей! Ты… мизинца Федькиного не стоишь! Правильно он отметелил тебя! Он… он ведь жениться на мне хотел, потому что любил.
– Да при чем здесь он, Варюха! Ну не верю я, что ты так быстро меня забыла. Пожалела парня, дала…
– Что?! Ну-ка вон отсюда! Или я охрану позову! – вскакиваю с кровати и со всего размаху бью Булавина его веником по лицу. – Одна? Да я лучше одна буду, чем с таким… Чем с таким ничтожеством, как ты!
– Ну и… пошла ты!
Я закрываю дверь палаты. Забиваюсь под одеяло, как еж, и плачу. Обнимаю поникшие плечи и выпускаю на волю свою боль…
«Ты не можешь уйти, Федя. Не имеешь права покинуть меня… Сейчас, когда я… так сильно люблю тебя».
Фёдор
– Вот бы сейчас картофельных чипсов со сметаной и луком! – подшучиваю над дедом Сашей, суетящимся возле печки.
Легко сказать подшучиваю – улыбаюсь, стискивая от боли зубы, потому что не хочу расстраивать старика. Рваная рана на лодыжке пульсирует тянущей болью.
– А, почему бы и нет? – неожиданно протягивает он. – Что там их делать, чипсы эти? Печь есть, картохой на всю зиму запасся, масла тоже вдоволь.
– Я пошутил, дед Саша. Спасибо вам. Если вы расскажете, как я могу вам пригодиться, я бы…
– Вона книгу читаешь старику и ладно! – отмахивается он. – Давай-ка, на чем мы там остановились?
Ветхий томик «Идиота» Достоевского с деревянной самодельной закладкой ждёт своего часа. Бросаю полный грусти взгляд на книгу и принимаюсь за чтение:
– Дело в том, что всего две недели назад он получил под рукой одно известие, хоть и короткое и потому не совсем ясное, но зато верное, о том, что Настасья Филипповна, сначала пропавшая в Москве, разысканная потом в Москве же Рогожиным, потом опять куда-то пропавшая и опять им разысканная, дала наконец ему почти верное слово выйти за него замуж. (Ф.М Достоевский «Идиот»)
– Нет, так дело не пойдёт! – захлопываю томик. – Вы жизнь мне спасли, носитесь за мной, кормите, ухаживаете, как за родным, а о себе молчите.
– Бомж я, Федька, – вздыхает Александр Фёдорович, помешивая суп. Запах моркови и пряных трав разносится по комнате, пробуждая аппетит. – Гулял по молодости, как кобель, уважения не заслужил у родного сына и вот…
– Что же он вас выгнал?
– Когда у Валерки второй сынок родился, приехал он ко мне, так мол и так, папа, дом нам нужен побольше, продавай квартирку свою, помогай единственному сыну. Жену я давно схоронил, жил бобылем.
– Зачем же вы согласились?
– Валера уверил, что комната для меня в доме найдётся. Только Нинка – невестка моя, змея подколодная, все сделала, чтобы я… В общем, ушёл я в лес, построил домик здесь, а теперь…
– Понимаю, – произношу задумчиво. Мысли крутятся, как шестерёнки. – Если лесхоз присвоит домик, вы окажетесь на улице.
– Да. По закону они правы, да и у меня прописка имеется в доме сына. Только не ждёт там меня никто… Вот такая, Федька, петрушка.
– Я помогу вам. Когда встану… – тягостно вздыхаю, хлопая по неподвижным бедрам. – Юридически это возможно.
– Да брось ты, сынок. Помог я тебе, пригодился на старости лет, и на том спасибо… Думал, схороню тебя тут… Десять дней горел факелом. Рана нехорошая, я боялся, что…
– Забыли, дед Саша. Выкарабкался, значит, жить буду. Только бы на ноги встать.
– Встанешь, Федька. Корсет тебе нужен, но придется подождать – метель не унимается. Вчера удалось метров пятьсот пройти. Ну… может, больше. Шишек кедровых принес. Сейчас поужинаем и орешков тебе начищу. – Дед Саша любовно оглаживает свою квадратную бороду.
Сердце сжимается от благодарности и охватившего меня чувства несправедливости. За что старику такие испытания? Хотел бы я посмотреть в глаза его сыну! Да и лесхоз? Неужели, им трудно использовать старика на благо лесу?
Дед Саша наливает в алюминиевую миску два половника супа, отрывает кусок неровной самодельной лепешки и, прихрамывая, идет ко мне. Садится на табурет и принимается меня кормить. Руки у меня работают отменно, но упрямый старик запрещает поворачиваться или приподниматься на локтях.
– Ешь, Федька, набирайся сил. Потерпеть недолго осталось – зима-то не вечная. – Дед Саша подносит ложку к моему рту. – Как думаешь, папка твой… как он сейчас?
А мне подумать страшно, как… Уверен, о моем исчезновении уже сообщили. В голове вспыхивают черно-белые кадры страшной картинки: папе звонят неизвестные люди, сообщают о гибели сына (ясное дело – две недели искать человека в зимнем лесу никто не станет), он бледнеет, синеет, падает навзничь, сокрушается… Моя мама замерзла в лесу, а отец больше всего на свете боится повторения…
– Стараюсь не думать об этом… Интересно, нашлись ребята? Знаете, чего я боюсь? – произношу торопливо и глотаю очередную ложку вкуснейшего супа.
– Знаю, сынок. Боишься, что похоронили тебя. Научились жить без тебя, я прав?
– Да… Что забыли, не ждали… И что она… – прикусываю язык.
– Ух ты! Оказывается, «она» существует? – усмехается дед Саша. – Девушка твоя, Федька?
– Да… то есть нет. Не знаю, Александр Федорович. Не нужен я ей.
– Она тебе так сказала? А ты… что же? – хмурится старик.
– Она подруге своей написала, что не любит… И что я ей не нужен. Из-за этого я в тайге задержался: откладывал, как мог нашу встречу и объяснение. А я… наверное, так и останусь бобылем, потому что никого не вижу возле себя. Только ее. Только она. Варя…
– Варвара, значит? – улыбается дед Саша. – Не правильно это, Федька – прятать голову в песок и избегать разговора. Пусть в лицо скажет тебе, а подруге… Бабы трепаться могут, чушь молоть, напраслину всякую гнать. Знаешь, как моя говорила, если спрашивали?
– Как? – произношу так громко, что Джина, лежащая возле печи, поднимает голову.
– Чтобы бабы на меня не смотрели, Надька моя, царствие небесное,
