в пакет.
Ника
– Ника, – резко распрямляюсь, когда слышу голос мамы.
Антон застывает с занесенной над дверной ручкой рукой и вопросительно выгибает бровь.
Пожимаю плечами, крепко сжимаю лямку рюкзака. Оборачиваюсь к маме.
– Можно тебя задержать ненадолго, – не дожидаясь моего ответа разворачивается и уходит в гостиную.
Мне остается только раздраженно закатить глаза.
– Я на улице жду, – Антон вроде просто говорит, но мне все равно слышится вопрос в его реплике.
Молча киваю и сбрасываю кеды.
Торопливо собираю волосы в высокий хвост, стягиваю джинсовку. Тяну время, но нам нужно возвращаться в школу. Так бы и часик тут постояла, только бы избежать разговора.
Мама нервно кусает губу и о чем-то думает. Откашливаюсь, чтобы она обратила на меня внимание. Дергается, переводит на меня взгляд.
Становится не по себе. Дергаю воротник футболки, он становится каким-то тесным и сдавливает горло.
– Что ты хотела, мам? У нас не так много времени, нужно ещё до школы доехать.
Не никаких мыслей по поводу чего сейчас будет разговор, поэтому единственный вариант – это терпеливо ждать.
Мама подходит почти вплотную.
– Я хотела извиниться.
Не верю, что она сказала именно то, что я сейчас услышала. Мама смотрит прямо в глаза. А я не знаю даже что ответить.
– Ладно, – все же удается выдавить единственное слово.
– Сейчас у меня какой-то период, что я совсем не могу контролировать себя и иногда говорю то, чего совсем не думаю.
Киваю. Мне все ещё нечего ответить на мамин выпад.
– Я хотела ещё побеседовать с тобой по поводу танцев.
А, ну вот. Вот это уже более похоже на привычную маму. Сейчас будет выяснять, какие у меня шансы остаться на месте капитана группы поддержки.
– Что именно? – показательно вскидываю руку с часами.
Мама хмурится и я почему-то заостряю внимание на морщинке между бровями. Не замечала её раньше.
А может просто давно так близко не стояла с собственной матерью?
Эта мысль режет сильнее ножа. Мысль, что мы настолько отдалились. Я с дядей Ромой стала ближе, чем с мамой.
– Ты сказала, что не сможешь продолжать заниматься танцами.
– Ну да. Мне врач сказал, что для начал нужно восстановиться и набраться сил, а тренировки могут окончательно подорвать здоровье.
Мама замолкает, а я сплетаю пальцы и напряжение растекается по всему телу.
– И ты собираешься совсем бросить?
– Мам, – начинаю злиться, она словно опять меня не слушает, – я же говорю. Это даже не рекомендация врача. Меня поставили перед фактом.
– Понятно.
Этот разговор загоняет меня в тупик.
– Мам, для чего ты меня задерживаешь? Все это я тебе говорила по телефону, и говорила, что тебе нужно найти время и приехать со мной к врачу.
– А я тебе говорила, что я не могу сейчас вырваться с работы, – мама повышает голос.
А у меня возникает желание закрыть руками уши и не слышать.
– Тогда зачем ты сейчас пытаешься притвориться, что тебе не все равно, – не могу оставаться спокойное.
Тоже голос начинает звенеть от злости. Мне надоело. Надоело это бездействие, это равнодушие.
Не понимаю, что и когда пошло под откос.
– Почему ты стала такой? – выдыхаю вопрос, который давно уже вертится в голове.
Но только сейчас я рискую спросить, стоя к маме лицом к лицу.
– Какой?
– Безразличной. Я тебе надоела? Что я сделала не так? Почему ты так ко мне стала относиться? – я уже кричу.
И уверена, что мой крик легко может услышать дядя Рома, который в выходные дома.
Но мне все равно. Мне надоело молчать!
– Да как ты со мной разговариваешь, Вероника?
Делаю несколько шагов назад, чтобы оказаться подальше. Делаю глубокий вдох.
– Так, как ты заслужила! Мне семнадцать лет, мне нужна забота родителей! Но отец не может мне дать эту заботу, а матери просто наплевать!
Срываюсь окончательно. Сжимаю кулаки, давя желание заорать и хорошенько долбануть хотя бы по стене, чтобы разрывающая изнутри боль от безразличия матери не добила меня.
– Вероника!
– Что, Вероника? Что?
– Я вообще-то работаю и делаю все, чтобы ты ни в чем не нуждалась, – мама слегка бледнеет и обхватывает шею словно ей а этот момент перестает хватать воздуха.
– Я нуждаюсь во внимании и заботе, черт. Неужели ты не можешь этого понять?
– Девчонки, а чего раскричались? – в комнату заходит дядя Рома и переводит взгляд с меня на маму.
– А мама решила поговорить. Про танцы. Да, мам? Не про здоровье. Которое сейчас висит на волоске, а про чертовы танцы, которые я ненавижу всей душой!
Разворачиваюсь и проношусь мимо опешившего дяди Ромы. Грудь сдавливает от подступающих рыданий.
Глотаю слезы и выскакиваю на улицу.
Глаза заволакивают слезы, а я бегу с в сторону от дома, чтобы скрыться от всех. Мне хочется сейчас оказаться в другом мире. Не думать и не чувствовать того, что сейчас проникает в каждую клеточку тела.
Беспомощность. Боль. Горечь.
Упираюсь спиной в ствол дерева и сползаю на траву. Из меня вырывается всхлип.
Прикусываю костяшку на кулаке. Хочется завыть от боли, но я держу это желание под контролем.
– Ника, – напротив на колени падает Антон и обхватывает лицо ладонями.
Встречаюсь с голубыми глазами, в которых сейчас извергают столько волнения, что мне становится ещё горше.
– Эй, – Рязнов вытирает мои щеки, но это не останавливает поток слез.
Уверена, что сейчас выгляжу не лучшим образом. Красные глаза, опухший нос. Но рядом с Антоном становится это не так важно.
Он стискивает меня и прижимает к груди.
– Что, бин, могло случиться за те десять минут, что меня не было рядом и ты теперь так убиваешься, принцесса?
* * *
– Антош, давай уедем, а? – шмыгаю, а сама крепче стискиваю в кулаке футболку Антона.
Антон вздрагивает и отстраняется. Пытается это сделать, а я не могу заставить себя разжать пальцы.
– Если хочешь, то поехали, куда скажешь.
Рязнов зарывается в мои волосы и покачивается вместе со мной. Стук его сердца заставляет расслабиться. Прикрываю глаза, погружаясь в легкую эйфорию.
– Ник, поехали, принцесса, – тихий шепот возвращает меня в реальность.
С третьей попытки мне удается освободить одежду Антона. Он распрямляется и протягивает
