и прячутся за листвой.
Достала тарелки, разложила жаркое по тарелкам, а когда понесла к столу, обнаружила на нем уже открытое и разлитое вино.
— Ксара (прим. — знаменитая марка местного вина)? — спросила я, цепляя взглядом этикетку.
— Подойдет? Сухое, молодое…
Пожала плечами.
— Думаю, да… Когда в последний раз я ела белые грибы с картошкой, то даже и не знала, что вина бывают сухими… Для меня верхом изыска было игристое шампанское «Советское», да и то только на Новый год или день рождения родителей. Правда, мне тогда пить не разрешали. Только «пену пригубить», как говорил папа, давая возможность отпить пару капелек под недовольное бурчание матери.
Вино расслабило. Тепло после готовки и насыщение желудка, а еще наша красивая, утомительная, но живительная прогулка на свежем воздухе послали по телу приятную расслабленность. Это когда ноги мягкие, внизу живота приятно припекает, голова слегка кружится. Впервые я не чувствовала неконтролируемый страх перед ним. Или просто он сегодня был другим. Земным что ли, реальным. Кушающим мою еду.
— Вкусно, — произносит, удовлетворенно откидываясь на стуле и улыбаясь, — никогда бы не подумал, что ты так хорошо готовишь.
Я пожимаю плечами, доедая свою порцию.
— У нас все вкусно готовят.
Улыбается еще шире.
— Да-да, слышал, вкусно готовят, хорошо трахаются, всегда опрятные и неприхотливые… За это вас так и любят брать в жены всякие арабские лентяи и дармоеды. А местные бабы смотрят свысока и пренебрежением, хотя объективно во всем уступают…
— Дело не в пренебрежении. Просто они местные. А мы чужие… — выдерживаю его испытующий взгляд, следя за тем, куда он поведет разговор. Это нормальное психологическое явление. А мужчины… Женщины сами виноваты, что думают сердцем и половыми органами, а не головой. Думаешь, в России нет таких же историй- мужчина на шее у жены, пьет, бьет, а она все равно терпит…
— Ты бы не терпела, — спрашивает с подковыркой, вызовом. И снова словно бы загорается яростью, — продуманная, расчетливая…
Внутри меня что-то щелкает. Всё. Не могу больше слушать одну и ту же пластинку. Не хочу чувствовать этот постоянный стыд за то, что такая, какая есть. Я не просила давать мне моральных оценок… Да и кто бы говорил…
Сжимаю зубы и кулаки, потому что сейчас хочется схватить остывающую на плите сковороду и огреть ею его со всей силы.
— Когда я продала свою девственность взрослому мужчине, у меня уже был парень. Егор… Старше на пару лет. Мы встречались со школы и собирались пожениться. Я искренне хотела, чтобы у нас все было благородно и красиво. Не получилось. Он вернулся из армии, мы переспали и он понял, что я уже женщина. Избил меня там же, в кровати… Ушел. Потом «добрые люди» ему рассказали, что я не просто погуляла от него, а, так сказать, заработала. Пришел ко мне через неделю. Извинился. Сказал, что хочет, чтобы мы снова были вместе. И что он не против, если я время от времени буду вот так же «зарабатывать» нам на совместную жизнь, так как в городе с работой для него напряженка, а на шахту, как мой и его отцы, он идти не хочет. Мол, здоровье дороже…
Резко встала, отошла к раковине, чтобы начать мыть посуду. А сама пытаюсь совладать с клокочущим в горле сердцем, утихомирить, заставить снова спрятаться подальше за панцирь… Не вытаскивать наружу всю эту боль маленькой девочки, давящейся несправедливостью мира. Ему все равно не понять…
Почувствовала его руки на талии и горячее дыхание на шее.
Молчит. Просто прижимается и дышит. Это странно. Но правильно. Наверное, не стоит сейчас ничего говорить. Мне кажется, он понял меня. Понял то, что я говорила. Зачем я это говорила…
— Ты не плохая, Алёна… Ты просто дитя обстоятельств и времени. Как и я… Мы не хотели своей жизни, но она привела нас туда, где мы сейчас стоим… За плечами у каждого из нас сотни грехов, но конкретно в этот момент мне неплохо, — усмехается так же в шею, — прижиматься к тебе после одного из самых вкусных обедов в моей жизни.
Внутри все сжимается от резкой волны тепла, прокатившегося по каждой клеточке. Дуреха, Алёна. Ты чего? Начала вестись на мужскую лесть? Это опять его игра. Новая тактика. А ну ка, тряпка, соберись.
Разворачивает к себе, целует.
— Я сегодня уезжаю в Бейрут. Не знаю, когда вернусь и вернусь ли вообще. Если не вернусь, для тебя плохо. Отец новой жены твоего Али заказал тебя. Они ищут тебя и обязательно найдут, поверь мне…
Я молчала, затаив дыхание. Он держал мою руку и наверняка слышал дикое сердцебиение.
— В Бейруте сейчас боестолкновения… Читала вчера в новостях… — говорю сипло, почти шепотом.
Он утвердительно кивает.
— Именно.
Всё ясно. Он и правда может не вернуться.
— Когда мне начинать паниковать?
Даниэль усмехается.
— А разве стоило прекращать это делать?
Вопрос риторический. Мы стоим так еще несколько минут. Снова прижимаясь друг к другу. И впервые это не про секс. Про что-то другое. Тоже темное, пугающее, вязкое. Это как общая страшная тайна. Она связывает невидимыми цепями.
Он первый размыкает наши объятия. Разворачивается и решительно направляется на выход.
— Я не притворяюсь, — говорю ему вслед.
Он останавливается, но не поворачивается ко мне.
— Я знаю. Иначе бы тебя здесь не было. Тебя бы вообще тогда уже не было, Алёна.
Я вижу дверь. Темный дуб, покрытый матовым лаком-маслом. За ней- что-то тревожное. Важное. Все мои мысли там, внутри, но физически я снаружи и не знаю, как зайти. Подхожу ближе. Слышу, как под ногами скрепит паркет. Кажется, что здесь любой предмет мебели- притаившийся призрак, враждебно следящий за каждым твоим вдохом. Вздрагиваю, потому что дверь начинает трястись, вибрировать, словно бы с другой стороны ее нервно дергают. Как страшно. Дух захватывает. Мне бы бежать, а я словно парализованная. Минута, вторая, третья… Нервное дребезжание становится невыносимым. Даже опасным. Я слышу громкий хлопок и…
Разлепляю глаза, судорожно хватая воздух губами. Смотрю перед собой- вижу, как истерично бьется о раму открывшаяся из-за порыва ветра форточка, жадно проглотив добрую половину тюли на окне. Это всего лишь сон, Алёна, — говорю себе, пытаясь восстановить дыхание и сердцебиение, а на душе все равно тревожно… Даже панически. На силу заставляю себя встать и подойти к окну. Там дикий ветер и дождь. Почти ураган. Он яростно швыряет в стекло потоки воды, которые тут же успевают окропить и меня, словно бы это жертвенная кровь. Ежусь, обхватывая
