ты вместе с ним?
— Тась, успокойся! — Камилла протягивает ладонь, чтобы коснуться моего плеча, только я вовремя уворачиваюсь.
— За что, Мил? Объясни!
— Не знаю! Это надо у Арика спрашивать!
— Я по пальцам могу пересчитать дни, когда пересекалась с твоим братцем! И поверь, Мил, я не сделала ему ничего плохого! Чёрт побери, я даже не помнила о нём!
— Так, может, стоит попытаться вспомнить? — виновато бормочет Камилла, а я шарахаюсь от неё, как от огня.
— Нет, — мотаю головой, ощущая странную пустоту на душе. — Я лучше снова забуду. И его. И тебя, Мила!
Разворачиваюсь на пятках и со всех ног бегу прочь. Наплевав на оставшиеся уроки, еду в Жемчужное. Как ребёнок, радуюсь, что в доме кроме прислуги нет ни души. Предупреждаю кухарку, чтобы к ужину меня не искали, а сама с рюкзаком наперевес поднимаюсь в комнату Савицкого, без спроса врываясь в его мир. Полной грудью вдыхаю опасный, насквозь пропитанный им воздух, а потом с разбега плюхаюсь на кровать и носом утыкаюсь в подушку Геры. За это время, что мы не виделись, без спроса валяться на чужом одеяле стало моей традицией.
Отдышавшись переворачиваюсь на спину и по кругу считаю светильники на подвесном потолке. Это успокаивает. Помогает забыться.
Старательно стираю ластиком из памяти слова Камиллы, но такое чувство, что она вывела их на моём лбу несмываемым маркером. Я тщательно прокручиваю в голове каждый прожитый в этом доме миг, но как ни стараюсь, причин для лютой ненависти Турчина не нахожу. Да, я порой вела себя с ним немного грубо и не всегда приветливо, в лоб говорила, что думаю, и не скрывала своей неприязни. И я бы проглотила, назови он меня хамкой или нищебродкой, уродиной или занудой, но какого лешего парень выбрал для меня роль ябеды и лгуньи?!
За окном начинает темнеть. Безжизненная тишина покоев Савицкого навевает желание закрыть глаза и вздремнуть. Я не противлюсь и даже радуюсь, когда воспалённое сознание уносится в мир грёз.
Хотя…
* * *
Я снова окунаюсь в прошлое. Дом Мещерякова. Новогодняя ёлка под потолок. Чей-то смех. Топот детских ног по глянцу мраморного пола. Там, вдалеке, мама держит бокал с шампанским и увлечённо болтает с каким-то мужчиной. Сегодня она до безумия красива. Яркое платье цвета переспелой сливы струится до самого пола. Мамины волосы забраны в элегантную причёску, а на губах сияет улыбка. Рядом с мамой с важным видом стоит Вадим. Он придерживает маму за талию и с восхищением ловит каждое её слово. Теперь понимаю: он до беспамятства влюблён.
А обо мне словно все забыли. Глупая Мила легла спать, так и не дождавшись боя курантов. Ника, раскинувшись на диване, уткнулась носом в мобильный и с кем-то переписывается, а в перерывах между набором текста смотрит старый фильм по телевизору. Я несколько раз порываюсь составить ей компанию, но глазеть на целующиеся парочки на экране до невозможного противно и скучно. Да и сама Ника не горит желанием возиться с младшей сестрой. Поэтому я без дела слоняюсь вокруг ёлки, стаскивая с колючих веток шоколадные конфеты, и впервые за этот долгий день хочу обратно к папе. Наверно, поэтому, когда мимо меня на бешеной скорости пробегают мальчишки, я прошусь к ним в компанию, но получаю отказ.
— Мы с девчонками не играем! — сурово отрезает тот, что повыше. У него тёмные волосы и слишком самоуверенный взгляд. Я без труда узнаю́ в пареньке Савицкого. Правда, в отличие от себя настоящего Гера ещё умеет улыбаться! И улыбка его красивая, прямо как у принца из любимой сказки.
— Мелкая, уйди с дороги! — голосит второй. Я не вижу его лица, но, кажется, догадываюсь, кто это…
— Ну, пожалуйста! — бегаю за мальчишками и достаю их своим нытьём. — Я хочу с вами. Что вам жалко-то?
— Ещё одно слово, козявка, и мы запрём тебя в тёмном чулане, чтоб перестала верещать! Не мешай!! — Савицкий небрежно отпихивает меня в сторону, и я падаю. Чувствую, как от слёз начинает щипать глаза, а обида мешает как следует вдохнуть.
— А-а-а! — реву на всю гостиную, чтобы мама обратила на меня внимание, но она слишком занята.
— Хорош ныть, Тася! — Над моей головой возвышается Турчин. Его светлые волосы аккуратно подстрижены, а ярко-зелёные глаза насмешливо скользят по моему заплаканному лицу.
— Гера же не специально! — Арик улыбается и протягивает мне руку, но я надуваю губы и отворачиваюсь.
— Турчин, долго тебя ещё ждать?! — поторапливает друга Гера. — Чего ты с ней возишься?!
— Не плачь, мелкая! — напоследок подмигивает мне Арик и бежит к Савицкому. — Меняемся, Герыч! Твоя очередь водить!
— Продуешь же, Турчин!
— Я?! Тебе?! Сейчас проверим!
Мальчишки снова начинают носиться возле ёлки, не замечая ничего вокруг. Наблюдаю за ними исподлобья и схожу с ума от пожирающей всё внутри меня обиды. Глупая идея рождается в голове внезапно: когда ребята, на все сто увлечённые своей игрой, в очередной раз несутся мимо, я резко выставляю вперёд ногу, подставляя подножку. И если Турчин вовремя перепрыгивает через препятствие, то Гера не замечает ловушки и падает — больно, с грохотом, растянувшись под ёлкой персидским ковром.
И пока Савицкий пытается встать, к нему со всех сторон сбегаются присутствующие: мама, Вадим, тот незнакомый мужчина… И даже Ника, отложив мобильный, взволнованно спешит на помощь. Гера медленно встаёт, держится за разбитый нос, а потом смотрит на меня — долго, выжидающе.
— Что случилось? — щебечет мама.
— Да сколько вам повторять, что дурь до добра не доводит! — басит Вадим.
— Фу, у тебя кровь идёт! — морщится Ника.
— Где болит, Гера? — Снова мама.
Но Савицкий не отвечает. Уверена, он даже не слушает. Продолжает смотреть на меня и чего-то ждёт. Наверное, чтобы я извинилась…
Только мне становится не на шутку страшно: признайся я при всех в содеянном, точно до конца каникул останусь изгоем в этом доме. А потому вру…
— Я всё видела! — подаю голос, переключая внимание старших на себя. — Это Арик толкнул Геру! Нарочно! Толкнул и убежал!
* * *
Мне до безумия интересно, что будет дальше. Как отреагирует на мою ложь Турчин? Расскажет ли правду Гера? Кому
