слезы. Как же задолбали эти эмоциональные качели. Трудно ненавидеть того, кто дал тебе жизнь, но еще труднее знать, что твоя жизнь, вероятно, была бы такой, какой она должна была быть, если бы этот человек не сделал крайне эгоистичный выбор.
— Да, это звучит… звучит замечательно, — говорю я ей, но не могу удержаться, когда мой взгляд переходит на Костю.
Напряжение в его позе, говорит о боли, которую он чувствует внутри, а люди, которые являются причиной этого, находятся прямо перед ним, и, к сожалению, они не замечают ничего.
— Я полагаю, что вы, прекрасно поладили, пока нас не было. Ведь мы не получали бесконечных телефонных звонков и при этом вы оба живы и здоровы, — шутит дядя Саша, хлопая рукой по спине Кости.
— Да, все было замечательно, — неохотно бурчит ему в ответ сын.
— Отлично. Так, девочки пойдут в спа, а мы сгоняем в бар, сыграем в карты, выпьем пивка. Что скажешь, сын? — спрашивает Александр Геннадьевич.
Костя пожимает плечами.
— Я не играю в карты, но если ты хочешь, чтобы я пошел…
— Хорошо. Мне нужно сделать несколько звонков, встретимся после обеда, — дядя Саша поворачивается к моей матери и прижимает быстрый поцелуй к ее щеке. — Увидимся позже, — шепчет он, а затем его глаза переходят на меня. — Развлекитесь, там, — ободрено говорит он.
Я стою неподвижно, пока моя мама смотрит между мной и Костей, словно пытаясь обдумать дальнейшие действия.
Наконец, после того как она дважды перевела взгляд с одного на другого, она говорит:
— Я пойду быстренько переоденусь, и в путь.
Я киваю головой и смотрю, как она уходит, снова оставляя нас с Костей наедине.
Глядя на него, я чувствую потребность протянуть к нему руку, чтобы успокоить его, это я и делаю. Я кладу руку ему на плечо и позволяю теплу его тела просочиться в меня. Это простое прикосновение, но ощущение такоЕ, как будто я подставляю руку солнцу.
— Я не знаю, что сказать, как начать разговор, — признается он.
— Тебе и не нужно ничего говорить. Я просто рада, что теперь ты знаешь правду.
Я все еще хочу спросить его, о чем, по его мнению, я солгала, но, видя, как он обеспокоен, решаю прикусить язык. Я всегда могу спросить его позже.
Его глаза на минуту задерживаются на моих, и тень сожаления мелькает на его лице. Почему-то у меня такое чувство, что он хочет сказать мне, что ему жаль, но он молчит.
Секс изменил что-то между нами, но дело не только в сексе, но и в том, что правда вышла наружу.
— Давай поговорим вечером, хорошо? — наконец говорит он.
— Хорошо.
Я улыбаюсь. Поддавшись желанию обнять его, я обхватываю его руками и притягиваю к своей груди. Он выше меня сантиметров на двадцать, но не смотря на это мне все же удается. Он опускает голову и кладет ее мне на плечо, его руки обвивают мою талию и ложатся на поясницу. Он прижимает меня к себе, обнимает в ответ, хотя после той первой встречи на свадьбе я была уверена, что этого никогда не произойдет.
Мы обнимаемся недолго, или, по крайней мере, мне кажется, что недолго, потому что я хочу продолжать прижиматься к нему. Когда мы отстраняемся друг от друга, он выглядит немного спокойнее, напряжение на его красивом лице исчезает.
— Повеселись там с мамой, — говорит он. — А я поеду, покатаюсь на машине, мне нужно проветрить голову, перед тем как пойти в бар с отцом.
Достав из кармана ключи, он направляется к двери как раз в тот момент, когда моя мама зовет меня.
— Ты готова ехать, Лер?
Бросив последний мимолетный взгляд, он уходит.
— Да, поехали.
Она…
Всякого рода косметические процедуры, это определенно не моя стихия. Наряжаться, делать прически, наносить макияж, не мое, но время, проведенное с мамой, для меня важнее, чем дискомфорт который я сейчас испытываю, я отчаянно нуждаюсь в общении с ней и поэтому позволяю ей тащить меня с собой.
Для начала мы делаем массаж всего тела, а после стрижемся и красим волосы. К тому времени, как мы заканчиваем все процедуры, у меня уже урчит в животе, а я выгляжу на все сто.
— Давай поедим, а потом рванем по магазинам. Я хочу купить кое-что для твоей комнаты. Пора обжить ее.
Я улыбаюсь, но не могу избавиться от чувства вины. В то время как я прекрасно провожу время с мамой, Костя застрял в компании своего отца и в данный момент, наверняка пытается разобраться в ситуации, которая произошла шесть лет.
Шесть лет он винил меня. Шесть долгих лет.
Мы заходим в небольшое кафе в торговом центре и усаживаемся за столик в углу, подальше он шумных компаний.
— У тебя все хорошо? Ты выглядишь… обеспокоенной, — спрашивает мама, и впервые за три года я вижу, что мама смотрит на меня с искренним беспокойством. Она не смотрит сквозь меня, она смотрит на меня, и это столько значит.
— Я скучала по тебе, — лепечу я. — Я так по тебе скучала.
— Лапочка моя.
Ее глаза наполняются слезами, и мне приходится прикусить нижнюю губу, чтобы тоже не расплакаться.
— Ты имеешь полное право не верить мне, но я тоже скучала. Я бы могла звонить чаще… и навещать тебя, но я этого не делала, а самое ужасное, что виной всему мой эгоизм. Я совершила много ошибок в своей жизни и не вижу поводов гордиться собой, но самая большая ошибка из всех это не быть рядом с тобой последние три года.
Она делает паузу, чтобы вытереть пальцем сбежавшую слезу.
— Поначалу я звонила тебе, но трубку брал твой отец и не забывал напоминать обо всем, что я потеряла, это причиняло мне боль. Было проще не звонить вообще и после я начала успокаивать себя тем, что и тебе так будет легче, но, очевидно, я ошибалась, мне очень жаль.
Я даже не знала, насколько мне нужно было услышать от нее эти слова, пока она их не произнесла. Я так долго думала, почему она не звонила мне, почему ушла и не вернулась. Я часто думала про себя, что дело во мне, что я ей не нужна. Столько раз я спрашивал себя, что я могла сделать не так, и когда она сказала, что я не сделал ничего плохого, это сняло огромный груз с моих плеч.
Судорожно теребя в руках салфетку, я говорю:
— Я подумала, может быть, это
