ж вы человеком. Дайте мне с ней поговорить. Учтите, без Ксении не уйду.
Последнее предложение у меня выходит с ноткой угрозы. Вроде и не хотел конфликтовать, но этот краснолицый любого выведет.
– Упертый, да? – хмыкает он. – Что ж, хорошо…
Тесть разворачивается и идет в дом.
Я, грешным делом, понадеялся, что он ушел за Ксенией.
Но вместо этого Анатолий Владимирович возвращается с… ружьем!
Черное, гладкоствольное. Дробовик, что ли?
Моя челюсть летит вниз.
Чего-чего, а подобного я никак не ожидал.
С обалдевшим видом наблюдаю, как он пересекает двор. Останавливается в паре метров от меня, держит ружье наготове.
А потом орет:
– Пошел отсюда на хрен, и чтобы больше я тебя возле Ксюхи не видел!
Смотрю на ствол ружья, снова перевожу взгляд на лицо тестя.
На улице день, по бокам дома соседей, пусть на улице и никого. Он всерьез решил угрожать мне оружием? Неужели не боится сесть?
– Будешь стрелять? – резко перехожу на «ты».
– Не доводи до греха, – цедит он. – Я ее растил не для такой сволочи, как ты. Уезжай, а то я за себя не ручаюсь!
Стою на месте как приклеенный. Ни на сантиметр не двигаюсь.
Тогда он резким движением передергивает затвор и направляет дробовик на меня:
– Пошел вон!
По идее, я должен бы испугаться. Но вместо этого чувствую лишь дикую злость, а еще бессилие.
Скрежещу зубами, решая, как поступить. Пугать меня ружьем – это беспредел.
Очень хочу рвануть вперед, выхватить ружье и…
И понимаю, что это может закончиться чем угодно. Поэтому разворачиваюсь и иду к машине.
Да уж, дружбы у меня с тестем явно не будет.
Ксения
Лежу в кровати, укутанная в одеяло с головой, только нос торчит.
Я в спальне одна, хотя мы делим ее на двоих с моей пятнадцатилетней сестрой Ольгой. Она сейчас в детской с младшими сестрами, боится зайти, потому что чувствует себя жутко виноватой за то, что проболталась маме про беременность.
Именно на сестру я не очень-то злюсь, может на ее месте и сама проболталась бы. Но видеть и говорить с ней не хочу. Никого из своей семьи видеть не хочу, поэтому и ушла в спальню, спряталась под одеялом.
Слышу, как открывается дверь.
В комнату входит мама.
– Ты чего лежишь в темноте? – тянет она с ноткой горечи в голосе.
Подходит к столу, включает ночник.
За окном уже стемнело, а я и не заметила даже. Ночь подкралась незаметно.
– Ксюш, пойдем ужинать, а? – говорит мама примирительным голосом. – Ну это ж не дело, столько часов просто лежать. Поешь, повеселеешь, я испекла пирог, попьем чай.
Она правда думает, что после того как столько на меня кричала я побегу гонять с ней чаи? Я от нее ожидала другого – хоть толику понимания.
– Не хочу… – бурчу из-под одеяла.
– Ксюш, ну пойдем, – просит она ласково.
Не ведусь на провокацию, делаю вид, что вообще не замечаю ее присутствия.
Мама качает головой и уходит.
Прислушиваюсь к собственному организму, понимаю, что и вправду не хочу есть, хотя сегодня у меня в желудке не побывало почти ничего.
Ни есть не хочу, ни из комнаты выходить, ни видеть никого из родителей.
Я к Тимуру хочу…
Да, еще вчера я была на него жутко обижена, очень злилась. Подумала, что и вправду лучше не мириться, учитывая, как он себя со мной повел. Но подолгу обижаться на любимого человека, который к тому же хочет мириться, – это очень сложно. К утру я успела выплакать литр слез, а заодно созреть для нового разговора с мужем. Но… не сложилось. В общагу к Светке нагрянул папа.
С моим отцом и в спокойном состоянии спорить себе дороже, а в бешеном вообще лучше тихонько сидеть и изображать послушную куклу.
Я и мяукнуть не успела, как он подхватил мою сумку и под конвоем сопроводил к своей старенькой «Ладе Калине». А дальше гнал домой на всех парах.
Все же я думала, что ситуация как-то утрясется, поговорю с Тимуром позже, может как-то уладим дело.
А он, оказывается, тут же поехал сюда. Понятно же, что за мной! Наверное, мириться хотел, иначе зачем бы приехал?
Но теперь я ему точно на фиг не сдалась, с таким-то папашей!
Это же уму непостижимо – взять и направить на человека ружье. После такого Тимур наверняка посчитал, что семейка у меня на всю голову двинутая. А кому захочется таких родственников?
Когда отец пошел разговаривать с Тимуром по-мужски, я очень надеялась, что они как-то договорятся. Ведь Тимур разумный человек, и раз уж приехал сюда из Краснодара, значит настроен решительно.
А потом мы увидели в окно, как отец грозит ему ружьем.
Я чуть в обморок не хлопнулась, когда это узрела.
Отец вернулся домой как ни в чем не бывало, а Тимур… Уехал!
И все…
Будто этого мало, отец еще позабирал у меня и сестер телефоны, чтобы я не могла ему позвонить. А мне очень хотелось!
Снова слышу шаги за дверью.
В спальне появляется папа.
– Ксюха, что происходит? Мама ужинать зовет, ты не идешь. Хватит отлеживать бока. Чего ты?
Он вправду не понимает?
– А ничего! – резко подскакиваю в кровати. – Молодец, папа, защитил, отпугнул человека своим ружьем. А он мне, может, дорог! Может, я хотела послушать, что скажет!
– Ты мне это брось! – гудит он, сложив руки на груди. – Мала еще, замуж выскакивать. Считай, вчера справила восемнадцатилетие, по сути дите… Не подходит он тебе, не пара, с гнильцой мужик. Чтобы я больше не слышал про него ни слова, поняла? Завтра же пойдешь писать заявление о разводе!
– Чего? – охаю с обалдевшим видом.
– Того! Теперь ты живешь дома, а всяким там козлам к тебе ходу нет. Ишь ты, вцепился в молоденькую девчонку как клещ…
– Папа, ты совсем уже? – пищу на выдохе.
– Ты мне еще поспорь, – грозит он.
Тут в комнату входит мама и требует возмущенно:
– Толя, выйди оттуда! Хватит с нее на сегодня.
Она хватает его под локоть и уводит.
Слова ложусь на кровать, укрываюсь одеялом с головой.
И вдруг решаю – а правда, с меня хватит.
В конце концов, я уже взрослая, совершеннолетняя. Они не могут по щелчку пальца управлять моей жизнью. Если я не хочу бросать университет, я не должна этого делать. Если я не хочу подавать на развод, тем более никто не может меня заставить. Фигу папе с маслом, я не стану сама
