За продуктами для нас может ездить в ближайшую деревеньку старик Мехмет, преданный сосед и друг Алиханова деда. Это он, преодолевая артрит, ухаживает за садом и домом, продавая часть урожая в качестве оплаты за услуги, а часть отправляя Али в Стамбул.
Наконец, Мерьем с Давутом уезжают на квадроцикле, волоча пустой прицеп, и мы с Малахитовыми глазами принимаемся разбирать новые припасы. Холодильника в хижине нет, так что, скоропортящиеся продукты придётся заказывать малыми порциями. Пока что закидываю в ларь из кедрового дерева упаковки готового супа и жаркого, вакуумированный хлеб, галеты и приправы. Мышей и следов их жизнедеятельности я не видела, но на всякий случай подвешиваю кругляши турецкой колбасы – суджука на специальные крючки под потолком. С ней я планирую сварить через пару дней ароматную похлёбку из белой фасоли. Для этого пригодится наконец-то найденный чугунный котелок. Но пока Али с трудом усваивает пищу, я буду готовить легкие и простые супы да каши.
Али подключает к единственной розетке насос и надувает нам двуспальный матрац, который я застилаю бельём из египетского хлопка. На гвоздики на стене развешиваю плечики с одеждой. Для Али младший брат собрал вещи из его дома, а вот для меня, видимо, отправлял кого-то в магазин. Я разглядываю футболки, джинсы, толстовки с логотипами Armani Exchange, Ralph Lauren, Maison Martin Margiela и Stella McCartney, и тихо присвистываю – вот уж не думала, что буду дефилировать в этой глуши в гардеробе за тысячи долларов!
Накормив Алихана свежим бульоном с галетами, гоню его в душ, и сама присоединяюсь к нему. С наслаждением смачиваю волосы под горячей водой из нагретого солнцем бака и принимаюсь за Али. На него больно смотреть: за месяц, пока мы были в разлуке, он сильно скинул в весе. Так, что впали щёки, стали видны рёбра, мышцы потеряли в объёме. Я тру его мягкой морской губкой, вспениваю травяной шампунь в волосах, и Алихан, прикрыв веки, прижимается затылком к стене.
Замираю, разглядывая эту прекрасную статую печали, но Малахитовые глаза, уловив перемену в моём настроении, встряхивает головой, перехватывает мочалку и уже сам намыливает меня от макушки до пяток. Мы как раз успеваем ополоснуться, когда вода начинает менять температуру и я резво выскакиваю из-под остывающего душа.
Выходим в комнату и валимся на нашу импровизированную кровать. Али распахивает на мне моё пушистое полотенце и, перекинув ногу через мои бёдра, принимается сцеловывать с шеи капли воды. Уткнувшись лбом в матрац у моей головы, он исследует носом и губами чувствительную кожу за ухом. Внезапно ласка прекращается. Повернув голову в его сторону, я вижу, что Алихан вырубился на ходу. Тихонько заржав, заставляю его проснуться на пару секунд, чтобы слезть с меня и нырнуть под одеяло. Для шалостей, похоже, рановато.
В следующие дни я понимаю значение выражения «неторопливая жизнь». Когда еда готовится в чугунном котелке, посуду приходится мыть руками, а нижнее бельё нужно стирать в тазу и развешивать на верёвке на улице. Али постепенно начинает приходить в себя. Еда в его желудке больше не бунтует и, съев порцию овсянки, он ищет глазами добавки. Когда я готовлю, наконец, «куру фасулье» из суджука, а Алихан доедает свою порцию, еще две сверху и при этом не делает попыток исторгнуть всё назад, я вздыхаю с облегчением. Кризис преодолён.
Мы подолгу гуляем по огромному саду. Сначала просто так, поедая иногда на ходу созревшие грецкие орехи, редкий, оставшийся на деревьях инжир, или персики, которые надо предварительно очищать от их пушистой кожицы, чтобы не царапать губы. Потом, войдя в раж, Али вытаскивает дедовы огромные плетёные корзины и принимается собирать в них урожай, чтобы помочь старику Мехмету. Он легко грузит тяжеленные корзины на прицеп, мускулы снова наливаются силой.
Дальше он берётся прочищать сток бассейна на вершине горы – это оттуда по проложенным трубам проведена вода для полива сада. Алихан вручает мне металлический свисток и выставляет на страже.
-- Сюда иногда приходит полакомиться ягодами медведь, -- подмигивает мне он и я, обмирая от страха, шарахаюсь от каждого звука. А ведь мы с Давутом носились тут, как ошалелые несколько дней назад! Остаётся только надеяться, что Али надолго отпугнул косолапого своей пальбой.
Мокрый по грудь, Алихан вылезает из водоёма. Разглядев что-то на земле, цокает языком и смеётся.
— Вот кто сдвинул плёнку с краёв – приходил сюда освежиться в жару, наглая толстая задница! – Он показывает пальцем на огромные косые следы на чёрной почве и волосы у меня на затылке встают дыбом.
-- Больше я к этому бассейну ни ногой! – Заявляю я и всю дорогу до дома подгоняю заливающегося хохотом Али.
Я бы провела здесь всю жизнь. Но, как всегда, что-то идёт не так. Через две недели в доме мне становится очень, очень плохо и мы срочно собираемся в город.
Глава пятьдесят первая
— Это внучка деда Мехмета, -- стону я над унитазом, пока Алихан держит мои волосы, как заправской тусовщице. – Позавчера, когда мы спускались к ним за продуктами. Она залезла ко мне на руки и заглядывала в глаза, а потом чихнула мне в нос. Я видела, что у неё сопли, но не придала значения.
-- Ей всего два, -- возражает Али.
-- Даже в таком возрасте они вполне способный разносить кишечный грипп, поверь мне, -- желудок сводит новыми спазмами, но выйти уже нечему. – Опираясь на унитаз, я кое-как поднимаюсь, и Алихан тут же подхватывает меня на руки.
Аккуратно уложив на постель, накрывает меня одеялом и прикасается ко лбу.
-- Температуры нет, -- сводит брови он.
-- Просто дай мне полежать. – Прошу я. – И тебе лучше уйти подальше, пока сам не заразился. – Конечно, Али меня не слушается и ложится сзади, притянув к себе. Он периодически щупает мой лоб, а я, пригревшись, проваливаюсь в сон.
Пока снова не просыпаюсь, и, едва успев перегнуться за край матраса, извергаю из себя теперь уже просто выпитую недавно воду.
В доме чем-то мерзко пахнет, я утыкаюсь носом в одеяло.
Вбежавший на шум Алихан видит следы моей жизнедеятельности и, схватив тряпку, присаживается рядом.
-- Я тебе бульон сварил, будешь немного?
Господи, так вот что воняет!
-- Из чего он, из потрохов?
-- Из пакета с куриным бульоном. У нас нет потрохов.
-- Он испорчен, это нельзя есть.
Алихан подозрительно принюхивается. Вытерев лужу и вымыв руки, подходит к кастрюле и втягивает носом у самой крышки. Извлекает из мусорного ведра серебристую упаковку с изображением весёлой курицы и надписью «Просто согрей!», внимательно изучает текст на обороте.
-- Знаешь что? Нам срочно нужно в больницу.
На мои возражения он поднимает указательный палец вверх и достаёт спутниковый телефон.
Пока Давут готовит наш отъезд с горы, Али спешно бросает в спортивную сумку наши вещи, бутылку воды, полотенце. Помогает мне одеться, собирает мои волосы резинкой и выводит на улицу. На свежем воздухе мне гораздо лучше.
Кто-то из парней пригоняет квадроцикл Мехмета и мы медленно спускаемся. Я снова борюсь с тошнотой – то ли от открывающегося вида справа, то ли от запаха выхлопных газов, которыми, как выясняется, страшно чадит это чудище под нами.
Слава богу, в машине, которая везет нас через небольшой городок, пахнет только кожей и чистотой. На круглой площадке в этот раз стоит вертолёт побольше, и мы садимся с Али на сиденья позади пилота. Пристегнув меня, Алихан пристёгивается сам и протягивает мне полотенце. Я прижимаю его к носу и дышу ароматом кондиционера для белья, перекрывающего запахи машинного масла и топлива. Мы летим из Изника в Стамбул, повторяя мой маршрут двухнедельной давности, но в обратную сторону. Только в этот раз прилетаем не в аэропорт, а приземляемся на площадку на вершине небоскрёба. Выпрыгнув из вертолёта, Алихан подаёт мне руку, и мы бежим, пригнув головы, в двери небольшой кабинки на крыше здания.
Спустившись один пролёт по металлической лестнице, выходим к лифтам и Али нажимает на нужный этаж. Пока спускаемся, он натягивает капюшоны худи на наши головы, по возможности прикрыв лица. Впрочем, моё лицо и так невозможно разглядеть из-за полотенца, которое я продолжаю держать у носа.
