Лена не была уверена, что ей нужна эта ночевка, но в девятнадцать лет все представляется намного проще, а сам себе кажешься значительной фигурой. Разговор на повышенных тонах перешел в крик, и Ленка неожиданно для себя выдала тетке свою версию про отца. Красной нитью через весь Ленкин ор тянулась мысль, что папашка объявится и заберет ее в сказочные дали, где разрешит ей носить что угодно, ночевать где хочется и вообще – осыплет любимую дочь всяческими дарами, и будут они жить долго и счастливо. Во дворце как минимум. А тетку она с собой не возьмет!
Софья Леонидовна отреагировала странно. Расплескав очередную порцию сердечных капель, она демонически расхохоталась и с жалостью посмотрела на племянницу.
– Знаешь, девочка моя, по-моему, пора тебе все рассказать. Я не предполагала, что ты можешь докатиться до столь диких фантазий. В конце концов, если ты уже достаточно взрослая для того, чтобы ходить трусами наружу и ночевать невесть с кем, то почему бы тебе не получить полную информацию о своих, как сказать, корнях. Значит, папашку своего ждешь, да?
Ленка кивнула, вдруг по-детски испугавшись. С одной стороны, ее душило любопытство – вот сейчас откроется тайна ее рождения… А с другой, – судя по выражению лица Софьи Леонидовны, вряд ли история Ленку осчастливит.
Но тетка твердо решила, что пора раскрывать карты.
Бронислав Аркадьевич Ковальчук был мужчиной видным, громогласным и обаятельным. В любой компании всегда привлекал внимание сочным хохотом и зычным басом. Выросший на деревенских хлебах Бронечка еще в юности решил, что непременно уедет в город. И будет у него туалет в квартире, а не в огороде за сугробом. И вода будет из крана течь горячая и холодная. И одеваться он станет как председатель, а не тракторист Сема, захаживавший к его матери. От Семы кисло пахло махоркой и навозом, а от сапог вечно отваливались куски глины, которые мать потом заботливо заметала в совок.
Броня хотел стать городским. Ведь даже деревенские девки, едва наступало лето, наперебой флиртовали с двумя городскими дохликами, приезжавшими к бабкам. И мать вечно ставила их в пример. Время шло, и Броня пер к намеченной цели, как бульдозер. Он поступил в училище, отслужил в армии и попал в институт, где ему, как студенту, полагалась комната в общаге. Но городским он от этого не стал. Весельчак, балагур, любимец курса – Броня и продолжал оставаться провинциалом. Надо было жениться на городской и получить прописку. Только с этим вышла незадача. Девушкам он всегда нравился, а вот их родителям… Габаритный муж хорош на сельских просторах. В малогабаритных квартирках его богатырская стать казалась помехой.
– Тебе нужна сирота, – ржал сосед по комнате, конопатый Максим.
В каждой шутке есть доля правды. И Броня изменил тактику.
Скромная Наденька, редко ходившая на вечеринки, заметила Бронислава сразу, собственно, как и остальные девицы. Тем лестнее было его внимание. Бронислав ухаживал по-гусарски, с наскоку обаяв и завоевав. Теперь он знакомился с девушками, начиная с фразы «И как же такую красавицу мама с папой одну отпускают?» Надя была первой, кто, стесняясь, ответил, что она сирота. Услышав ключевое слово, кавалер сделал стойку и бросил второй пробный шар:
– А где твое общежитие? Далеко?
Вопрос был поставлен коряво, но зато подразумевал более или менее понятный ответ.
– Я не в общежитии живу, а дома, – объяснила Надюша. – Только далеко, в новостройках. Зато до метро близко.
Это решило ее дальнейшую судьбу.
Броня развил бешеную активность и уже через неделю топтался в маленькой прихожей. Не совсем приятным сюрпризом оказалось наличие в квартире Надюшиной сестры. Но та была рафинированной интеллигенткой, давно осознала факт, что без мужской руки в доме просто беда, поэтому приняла Броню на ура. Жених по-хозяйски взялся за обустройство маленькой квартирки – прибил все отвалившееся, починил сломавшееся и даже поменял то, что ремонту не подлежало.
Скоропалительная свадьба, беременность, рождение крикливой малявки, сильно осложнившее жизнь… Броня был счастлив – он стал городским.
А вскоре случилось неожиданное. Толстенькая Ленка как раз делала первые шаги, басовито вопя на всю квартиру. Броня пропал. Софья с Надюшей сначала волновались, затем начали мелко трястись, побежали в милицию, принялись обзванивать морги и больницы и понеслись к Броне на работу.
Бронислав вышел на проходную, посмотрел на жену и недовольно процедил:
– Вечером зайду. Иди пока домой.
Наденька пошла, как велел ненаглядный муж, и всю дорогу растерянно повторяла:
– А что же это? А как же это, Сонь? А что случилось-то?
Софья Леонидовна, запоем читавшая красивые романы, тоже не совсем понимала. Она, конечно, подозревала, что у Брони могла появиться женщина, но тогда он должен был вести себя иначе. Да и какая вообще женщина, если у них Ленка?!
А Бронислав Аркадьевич, добившийся своей цели, неожиданно влюбился. Правда, сначала он даже не сообразил, что это любовь. Бойкая, быстроглазая Елизавета, работавшая в соседнем бюро, ему просто нравилась. Чуть-чуть. Как может нравиться мужчине условно доступная женщина. Не продажная, а именно доступная, и доступная только ему. А потом вдруг оказалось, что ему без нее никак. Не живется и не дышится. И хочется засыпать рядом и просыпаться рядом. Разговаривать вечером об общих делах, обстоятельно пить чай и планировать совместные выходные. И даже ее сын нравился Броне гораздо больше, чем собственная дочь. Сын был старше, не писался, не орал по ночам и играл в машинки.
– А что жена? – рассудительно успокаивала его Елизавета. – Она должна быть тебе благодарна, ты ей дочь подарил, алименты будешь платить. Это парню отец нужен – крепкая рука, пример. А девчонки всегда к матери ближе.
И Броня соглашался. Лиза так все правильно, хорошо говорила. И была она складная, крепкая, своя, а не какая-то там голубая кровь.
– Не по себе она выбрала, вот сама и виновата, – утешала Елизавета.
И Броня снова соглашался. Разумеется, сама виновата.
Это все довольно нескладно, но вполне доступно он выложил вечером оцепеневшим Наде и Соне. Сестры покорно смотрели, как он собирает вещи. Надюша послушно расписалась на повестке в суд. Дверь хлопнула. Ленка шлепнулась на попу и заревела. Но никто не бросился ее утешать. Она обиженно хныкнула пару раз и поползла по своим делам. Что толку плакать, если никто не суетится и не берет на руки?
Софья Леонидовна впервые осознала, что означает на практике словосочетание «сломанная жизнь». Это когда судьба, росшая стройной травинкой, тянувшаяся к небу, ломается. И прижавшийся к земле стебель быстро засыхает. Был стебель – и нет его. Или, например, ветка яблони. Вот она зеленеет, покрывается первыми бутонами, они выстреливают благоухающими цветами. А кто-то эту ветку – хрусь – и сломал. И бутоны вянут, и листья хрупким прахом осыпаются в траву, и яблоки не появятся. Ничего уже не будет.
