Она побродила возле, поглядела на купола… Подумала привычное: я ведь совсем одна на всем белом свете… Отец писал редкие письма из Америки и слал деньги. И на том спасибо… Тетя Соня несколько месяцев назад, наконец, вышла замуж и уехала с мужем, капитаном дальнего плавания, на Дальний Восток. Лёка искренне порадовалась за тетку, но подумала привычное: никого нет… Мать почему-то не пришла на концерт, а зайти к ней в суматохе гастрольного расписания Лёка не сумела.
Может, Кирилл прав — стоило завести ребенка?.. Он-то, во всяком случае, остался бы с Лёкой на много лет…
— Леокадия, ты совсем сдурела? — вынырнул из-за угла взбешенный Левка. — Почему я должен разыскивать тебя по всему твоему родному городку?! У нас через два часа поезд! Бегом в гостиницу и собираться! Шагом марш!
Лёка молча послушно поспешила за ним.
Он подошел к ней снова на улице. Все такой же застенчивый, лысоватый, добрый… И опять дернул себя в смущении за ухо.
— Вы приехали… Я так рад… — произнес он. Как смешно у него двигается кончик носа… — В конце концов я запомнил ваши имя и фамилию. Значит, вы теперь поете в Москве… Помните, я ведь пророчил вам большое будущее…
— А-а, здравствуйте! — искренне обрадовалась ему Лёка, как старому знакомому. — А я до сих пор не знаю, как вас зовут. Давайте познакомимся. Вы — мой первый настоящий почитатель и ценитель! И я вам очень благодарна! Знаете, я даже часто вспоминала вас.
Это была почти правда.
Лысик по-детски сконфузился.
— Да ну что вы… Я просто высказал то, что думал… И как видите, не ошибся. Меня зовут Аркадием.
— А вы музыкант? Раз уж сумели так угадать?
— Да нет, что вы… — смутился Аркадий еще больше. — Я простой инженер… Работаю на заводе… Только наш завод почти разорен, зарплату не платят уже полгода… Собираюсь переехать в Москву, у меня там сестра. Поищу работу…
— Это правильно! — солидно кивнула опытная Лёка. — В Москве куда больше возможностей и шансов. А здесь… — она обвела взглядом тихую, сонную улицу, — здесь же запросто можно сойти с ума от безысходности и отчаяния!
— Да-да, вы правы… — забормотал Аркадий. — Я провожу вас на вокзал… Жаль, что вы так быстро уезжаете… У вас, наверное, очень жесткий, строгий, напряженный гастрольный график?
Лёка кивнула.
Музыканты встретили ее неожиданного ухажера насмешливыми переглядываниями и перемигиваниями. Но лысый, казалось, ничего не замечал. Он смотрел лишь на Лёку и видел ее одну.
Поезд тронулся, а Аркадий все стоял на перроне, усердно махая Лёке рукой.
— Ну, девушка, не ожидал от тебя! — усмехнулся Лева, едва перрон со стоящим на нем Аркадием скрылся с глаз. — По старичкам ударилась? А еще в церковь ходишь! Негоже пожилых совращать!
— Лева, а ты вообще когда-нибудь думаешь о жизни? — спросила его Лёка. — Задумываешься, как оно все будет впереди? И как оно должно быть?
Лева удивился. Остальные музыканты притихли.
— Ум и способность размышлять — не главные особенности певицы и актрисы! — заявил Левка. — Твое дело — петь, а не философствовать! Хотя на досуге можешь заниматься чем угодно. Только очень скоро у тебя досуга не будет. Это я тебе говорю!
Больше всего Лёка боялась встретить в родном городке Гошу. Боялась и очень хотела. Чтобы он сам убедился в своей ошибке. Чтобы ткнуть его мордой в его собственное заблуждение и с торжеством сказать: «Видишь, ты пытался меня наставить на путь истинный, а мой путь — вот он, тот самый, от которого ты хотел меня отвадить! Мой путь — песня, музыка, ноты, а на остальное мне плевать!»
Иногда Лёке казалось, что Гоша сейчас сидит в зале, слушает ее, и удивляется, и не может поверить, что это именно она, та девочка из соседнего дома, что старательно пела ему когда-то в саду, а потом в отчаянии и безысходности метнулась выступать в ресторане. И Лёка подбиралась на сцене, чуточку сжималась и пела словно ему одному… Смешному лопоухому худенькому мальчику, так внимательно слушавшему ее тогда и так яростно пытавшемуся позже заставить ее замолчать…
Королева играла — в башне замка — Шопена,
И, внимая Шопену, полюбил ее паж…
Лёка стояла в узком вагонном коридоре, уткнувшись лбом в стекло.
Музыканты растерянно топтались неподалеку.
— Эй, — окликнул ее Михаил, — тебе бы надо отдохнуть… Пока едем… А то завтра с утра опять концерт…
— Да, Леокадия, — тотчас вмешался Левка, — нечего тут носом пыль вытирать! Ложись и поспи! Дорога короче покажется.
Лёка послушно поплелась в купе.
Вернувшись в Москву, Лёка тотчас бросилась к Вике. Подруга встретила ее радостно.
— Ну, наконец-то! Лягушка-путешественница! А тебя тут опять показывали по телевизору. Ты у нас теперь звезда! И тебе многие завидуют.
— Это плохо, — грустно вздохнула Лёка. — Мне бы хотелось, чтобы меня просто любили. Человеку, которому завидуют, плохо и страшно жить…
— Ну, не так все ужасно! — попыталась утешить ее Вика. — Хотя я тебя понимаю. Зависть действительно отвратительна, а грешат ею многие. Люди слабы… И тебе придется с этим жить, приняв зависть как данность, как нечто непреложное.
— Зависть — как данность? Чушь… — пробормотала Лёка.
Вика вздохнула и кивнула.
— Что же делать? Таланту завидуют всегда! И всегда стараются его остановить, — оболгать, унизить. Если ты собираешься добиваться больших успехов на сцене, тогда должна быть готова выдержать борьбу с посредственностью, завистью и клеветой. И местью. К сожалению…
— Будь готов, всегда готов… — пробурчала Лёка и спросила: — Витка, а ты правда думаешь, что я талант?
И затаила дыхание в ожидании ответа. Ей почему-то требовалось знать именно мнение подруги, именно оно было для нее самым важным. Она ценила взгляды лишь близких ей людей — Вики, матери, Кирилла… На мнение остальных ей было наплевать.
Вика засмеялась:
— Представь себе, думаю! Даже уверена в этом! Хотя признаюсь тебе честно, раз уж у нас с тобой зашел такой искренний разговор… Когда ты впервые рассказала мне о своем пении и желании петь профессионально, я тебе не слишком поверила. Подумала: ну вот, очередная претендентка на овации и шумиху! Но потом… Потом ты запела… И тогда ты совершенно изменилась, стала другой — строже, старше, мудрее… И в твоем голосе звучало столько подлинного страдания, настоящего сопереживания к тем, кто ожил в твоей песне… Я поневоле заслушалась…
Лёка выслушала ее, почти не дыша. Мать моя женщина…
— Витка… Ты не представляешь, как это приятно — слышать о себе такое… А поверить в это мне все равно трудно…
