"Прошу стань добрей меня, стань ласковей" — М. Магомаев
=You can't break that which isn't yours
Когда она ушла, за ней будто стала виться светящаяся верёвочка, держась которой можно было прийти домой.
Когда она ушла стало холодно.
Когда она ушла в голову стали лезть дурацкие мысли, стали мучить жестокие демоны.
Она ушла, оставив его. А он отпустил.
Но Егор и вправду был пьян, и за один вечер он во стольком ей признался и столько ей наговорил, что не был готов отвечать, что завтра не потащит девчонку в ЗАГС.
Её будто для него создали, только… так не бывает.
Это не сказка.
— Мне жаль. Но так будет лучше, — шепнул он, надеясь что она поймёт.
И время пошло иначе, медленно и вязко, с той самой минуты.
Ей. Нужно. Время. Не ему.
Он сидел всё то время, что она читала его тетрадь в машине и думал, о том, что вероятно, она даже не понимает что происходит. Он представил себе, как долгие месяцы, дни, лекции просидела она слушая его, глядя на него, а потом получила, и опьянев от этого — потеряла связь с землёй.
Мысль об этом никак не оставляла. Милая девочка, милая Вероника, у которой так просто сейчас отобрать свободу.
Сколько продлится эта её прихоть? Сколько ещё она проходит со своим влюблённым взглядом? Сколько будет верить в него, как в высшее существо, прежде чем осознает, какие все люди земные?
Ты прав, Егор. Ты во всём прав!
Как долго жить её восхищённой любви?
И видя эти глаза, и чувствуя эти доверчивые объятия он понимал, что превращается для неё в необходимость, заслоняет мир, заменяет мир, перекрывает кислород и не даёт дышать полной грудью.
Две недели.
Я подожду только две недели!
Вдруг она придёт в себя? Вдруг исчезнет этот романтический флёр: “Запретный плод”, “От ненависти до любви”, “Властный герой”, “Разница в возрасте”. Так ли много нужно, чтобы быстро полюбив — быстро разлюбить. И что бы он ей не рассказывал, за себя Егор знал — он влюбился как чёрт последний. И если две недели свободы ей что-то дадут, если только она никуда не денется, пока считает его слабым и трусливым идиотом, не найдёт замену, не заиграется, не переболеет — он придёт и заберёт своё.
Егор смотрел ей вслед и чувствовал эту светящуюся ниточку между ними. Нашёл тоже мне время! Они могли провести сегодня волшебную ночь на природе, он мог любить её, мог не давать ей уснуть ни на минуту, мог отдать столько тепла, что она бы попросту захлебнулась, но честно ли это? Честно ли после этого прощаться? Честно ли оставлять на две недели совершенно счастливого и переполненного абсолютной отдачей человека?
Он даст ей всё позже.
Он даст ей всё что она заслуживает, когда они оба придут в себя.
Ловкий же он обманщик… я и сама ему поверила, если честно!
Егор вернулся в машину и написал Льву, чтобы тот вернул Веронику домой утром.
Завёл машину, включил погромче музыку, чтобы не слышать ни мыслей, ни гудения натягиваемой ниточки, что так и висела между ними, и поехал обратно в город.
* * *
Влад вышел заспанный и помятый, долго смотрел на гостя ничего не соображая, тёр глаза и не понимал, что происходит.
— Надо поговорить. Жду у себя! — Егор кивнул на приоткрытую дверь квартиры, а когда Влад к нему присоединился уже достал пиво, два стакана и каже какой-то невнятный незаправленный салат. — Прости, что разбудил… брозеф, не скули! Она вернётся! — шикнул он на собаку, которая чуть ли не в дверь скреблась и металась по коридору.
И да, скорее всего пёс хотел вернуться на природу, но Егору казалось, что весь мир стремится к Веронике.
— Кто вернётся?.. — Влад сонно посмотрел на пса, потом на Егора.
— Не важно. Есть разговор, держи пивас! — Егор протянул Владу стакан и сел напотив. — Я уеду. Уйду. Меня не станет на две недели.
— И-и? — Влад сделал глоток и поморщился.
— Не пьёшь такое?
— Да я в три утра никакое не пью, но ладно. Продолжай.
— Я уеду, — Егор осушил треть стакана в несколько глотков и запихал в рот ложку салата. — А она будет страдать. Она считает, что я её бросил!
Влад сжал пальцы в кулаки и начал привставать с места, но Егор вытянул руку вперёд, призывая вернуться.
— Она так только думает! Я решил… дать ей время.
— Зачем? Ты не веришь, что она тебя любит? — голос Соболева сочился ядом и казалось он вот вот начнёт бить морду Егору.
— Верю, очень верю. Но даю ей шанс дать заднюю. Она настроила воздушных замков, я хочу дать ей возможность уйти, понимаешь?
— А мне ты всё это зачем говоришь?
— Затем, чтобы ты мне морду не набил, братец.
— А если я ей всё расскажу? — сощурился Влад.
— То всё провалится к чертям! Я хочу, чтобы она поняла… чего хочет.
— Тебя! Она знает! Вероника не из тех, кто… — Влад всё-таки подскочил, но Егор даже договорить не дал.
— Не из тех. Но я хочу, чтобы она хоть немного поняла, что ни жизнь, ни я не идеальны. Не злись. Но я не хочу испортить ей жизнь. Она в розовых очках…
— А ты значит господь бог, который ей их снимет?
— Нет… Я даю ей время. Передохнуть. Спуститься с небес на землю. Подумать. Прийти в себя. Две недели. Я понял, что она во мне видит целый мир, но на этом каши не сваришь, понимаешь? Она должна кроме меня ещё куда-то смотреть!
— А ты? Уверен, значит, во всём?
Егор коротко кивнул, допил пиво и достал новую бутылку.
— Садись… расскажу, в чём я там уверен!
Примечание:
I must go on standing
Я должна выстоять,
You can't break that which isn't yours
Ты не сумеешь разрушить то, что тебе не принадлежит.
I, oh, must go on standing
Я должна выстоять,
I'm not my own, it's not my choice
Я сама не своя, и это не мой выбор...
"Apres Moi" — Regina Spektor
=…знаешь, я так соскучился!…
Костёр догорел давно и все уже ушли спать, а Вероника сидела одна, кутаясь в куртку Льва. Она никак не могла остановить беззвучные рыдания, даже слёз не было. Просто воздух часто и больно выходил из лёгких, а дыхания не хватало. Бил озноб, такой что хотелось кожу с себя снять, чтобы унять это.
Лев не стал задавать вопросы, только дал свою необъятную куртку и сказал, что утром отвезёт домой, Вероника не стала спорить: куртку взяла, уехать с ним домой согласилась.
Несчастливая какая-то дача.
Глупый какой-то день.
По большому счёту она успела за последние двадцать четыре часа больше, чем за всю жизнь. Никогда ещё с ней никто не проделывал такой “шоковой” терапии, чтобы и сделать неимоверно счастливой и уронить с небес на землю и всё это за один несчастный день.
— Ты чего тут? — Ростов подошёл и сел на лавочку рядом. — О-о, да ты околевшая, аж губы посинели!
Он протянул руку и приобнял Роню за плечи. Костя был очень тёплым, только из дома, и от него пахло детским шампунем. Кажется утверждающие, что не хотят и не любят детей Ростовы, снова возились весь вечер с младенцем Игнатовых.
— Я в норме…
— Вижу я в какой ты норме! А это что? — он кивнул на пятна воска на коленках рони, которые она ковыряла.
— Свечи на кухне нашла и мы с Лёшей их топили, пока все не сожгли…
Игры с детьми немного скрасили остаток вечера, потому когда всех разогнали спать, стало до отвращения тихо и гулко, будто отключили звук.
— Поссорились?
— Не знаю…
— Расстались?
— Вроде бы.
— Одумается! — со знанием дела "успокоил" Ростов, только его слова, как мёртвому припарка. Толку то от них? Будь Костя всесильным, будь хоть что-то в его власти и то не стало бы лучше.
