Конечно, Бог мой!
Конечно, у него Вика…
Какая я дура! Опять! Опять!
Как могла позволить?
Замираю в его руках, не делая попытки высвободиться, сердце стрекочет, словно обезумевшая цикада, рванет сейчас в груди!
Отпусти меня! «Не могу»… Отпусти тогда! Я тоже не могу!
— Не могу… Остановиться… — договаривает он с выдохом, а затем, не дав мне возможности осознать его слова, не дав мне переключиться опять с ужаса, что сейчас все остановится, к ужасу, что сейчас все произойдет, целует в губы.
Делая окончательный выбор в пользу безумия.
За нас обоих.
И я…
Я поддерживаю его в этом.
Обнимаю, отчаянно вцепившись в ворот светлого джемпера пальцами, раскрываю губы, позволяя жесткому языку требовательно хозяйничать во рту, и не замечаю даже, как меня просто и незатейливо отрывают от пола, лишь для того, чтоб ему было удобнее целовать, чтоб не приходилось сгибаться надо мной в три погибели.
Я вишу в лапах своего Большого Босса и ощущаю себя… Беспомощной маленькой самочкой в зубах взрослого хищника. Он хватает за холку и тащит туда, куда ему нужно.
А я только позволяю ему это все делать.
И от такого безволия жутко и сладко.
Мне сейчас не до мыслей о том, почему мне так странно, я потом про это подумаю.
Но эти эмоции, эти ощущения — что-то настолько новое и настолько яркое, словно вспышками на Солнце бьет в голову.
Я это запомню. Я этого не смогу просто забыть.
Как целует меня Темирхан, жадно, дико, кажется, полностью утратив самоконтроль. И от этого жарко и страшно.
Как укладывает на широкий кожаный диван, замирает на мгновение, рассматривая мою фигуру, и в этот момент мне мучительно стыдно и хочется натянуть юбку пониже.
Но Большой Босс рывком стягивает светлый джемпер через голову…
И я застываю. Еще хлеще, чем тогда, летом, когда, вытаращив глаза, рассматривала его массивную, растатуированную, заросшую жестким волосом грудь, по которой текли капли воды. Прозрачной и ледяной. И от нее соски съеживались… Хотелось их укусить…
Сейчас, в полумраке випа, мой Большой Босс выглядит еще больше. И еще привлекательней. Широченные плечи, увитые мускулами руки, вены выпуклые на предплечьях, запястья… шириной с три моих, наверняка. Или еще шире.
Живот, такой крепкий, что в него хоть кувалдой бей — не пошатнется. Живот воина, сильного мужчины. Дорожка темных волос по нему — вниз, за ремень джинсов…
Сглатываю и поспешно возвращаюсь к лицу.
Наверняка, я выгляжу на редкость нелепо с красными щеками и сбившимися в колтун волосами… По сравнению с ним, я — словно странное идиотское существо рядом с… Тяжеловесным и знающим себе цену монгольским ханом.
— Красивая такая, русалочка, — хрипит мой Босс, — хочу тебя. Ты же видишь, да?
Эти слова — нечто совершенно ненужное сейчас. Потому что и ему, и мне понятно, что просто так я отсюда не уйду.
Давно понятно.
Еще с момента первого поцелуя у двери.
Но, судя по всему, Темирхану надо соблюсти формальности. Зачем-то.
Мне все равно. Я не думаю.
Он называет меня красивой.
Он.
Самый красивый мужчина, которого я когда либо встречала, называет меня красивой.
Кто я такая, чтоб спорить?
Киваю.
— Я не остановлюсь, русалка… — продолжает Темирхан, — ты понимаешь?
Опять киваю. Хватит говорить, поцелуй меня уже!
Ужасно хочется опять испытать то ощущение сладкого восторга, перемешанного с ужасом, которое дарит его поцелуй.
Темирхан смотрит на меня пару секунд, словно давая мне время одуматься, и это так же эфемерно, как и его слова. Потому что он никуда не отпустит, а я никуда не уйду.
Мы оба это понимаем.
Темирхан кивает, прищуривается и… рвет пряжку ремня на джинсах. Это получается у него настолько… Горячо, что меня мгновенно обдает жаром, а губы сохнут мучительно и болезненно.
Он прямо сейчас… Разденется, да? Прямо сейчас?
Но мой Босс, расстегнув ремень, молча скользит ко мне, упирается здоровенными ручищами в диван возле моей головы и опять целует.
Я мгновенно дурею и уже не думаю про то, когда он штаны снимет, сейчас или позже. Это все настолько неважно, главное, чтоб не останавливался! Чтоб просто не останавливался!
И Темирхан явно слышит мои немые мольбы. Потому что больше остановок нет.
Ни, когда с меня исчезает черное платье, ни, когда под давлением властных рук скользят вниз трусики…
Я в этот момент уже вообще не в себе, потому что Темирхан не просто раздевает. Он зацеловывает буквально каждый сантиметр тела, сводит с ума своими прикосновениями, ласками, настолько откровенными, что раньше я и подумать не могла, что можно… так.
Когда понимаю, куда двигаются его губы, простреливает невероятный стыд, я стараюсь сомкнуть ноги, не пустить, но, конечно, это все пустое. Большие лапы ложатся на ягодицы, подтаскивают к себе ближе, а я не могу смотреть даже, на то, что он делает, я цепляюсь нелепо за подлокотник дивана у себя над головой…
В мозгах обесточенных только глупые междометия: «Мамочки, мамочки, мамочки… Ай… Ай…»
Это все так стыдно, так пошло… И потолок над нами натяжной, глянцевый… Я вижу, хоть и не хочу, но вижу эту возмутительную картину, вижу зверя, жадно вылизывающего меня там, внизу, вижу свои дрожащие ноги и безумные глаза, судорожно раскрытый рот и выгибающуюся поясницу…
И массивную громаду хищника, делающего со мной все, что ему так хочется…
А затем мне становится одновременно сладко-сладко и остро-остро, спина выгибается сама собой, непроизвольно, пальцы поджимаются, а бедра трясет мелкой дрожью… Я не понимаю, что со мной, не могу это контролировать… Хотя, что я вообще сейчас могу контролировать?
Темирхан садится на колени и подтягивает мое дрожащее, безвольное тело к себе ближе.
Я не смотрю, не смотрю, не смотрю…
Потолок отражает наши сплетенные тела, словно в черно-белом оттиске…
И этот вид сводит меня
