Белецкая полоснула острым взглядом, взяла вторую лопату, до того мирно стоящую у забора, и продолжила своё занятие. Упрямая.
Но я тоже не из тех, кто сдается и отступает на полпути.
Встал рядом и тоже начал копаться в опилках. У меня сегодня просто какой-то день трудовых повинностей. То гречка, то опилки. Что дальше?
— Хватит, — холодно сказала Яна, когда ведро наполнилось до краев. Взяла его и потащила куда-то вглубь между рядами вольеров.
— Да отдай ты! — ведро у нее тоже отобрал. Правда не без боя, потому что Белецкая явно была уверена, что такую ценную ношу сводному дураку доверять нельзя.
Я победил, присвоил сомнительный трофей и по-волчьи сердито спросил:
— Куда? — сейчас по-быстрому отнесу, а потом зажму ее где-нибудь у забора, и не выпущу, пока все не выслушает!
— Туда! — прошипела так сердито, будто я у нее отобрал как минимум брильянт.
Мы подошли к пустой, раскрытой клетке. Не знаю, где ее обитатель, но я рад, что его не видать поблизости. Высыпал содержимое ведра на вычищенный пол, для красоты пару раз пнул кучу, разбросав ее по углам.
— Все?
— Это еще только первый
Да, твою мать. Я сморщился, а Яна конечно же это заметила и не смолчала:
— Ты если устал — не мучайся. Присядь, отдохни. Я дальше сама справлюсь. Слава богу не белоручка.
— Помолчи уже! — огрызнулся я.
Белецкая, как я и просил, ни слова не сказав, пошла прочь.
Она это специально делает. Испытывает мою выдержку? Видит же, что пришёл с мирными намерениями, а ведет себя, как маленькая.
«Угу, а ты до этого себя как большой вел, — подленько рассмеялся внутренний голос, — так что заткнись и иди работай!»
Я пошел. Опять отобрал ведро и лопату и в угрюмом молчании принялся за дело. Копал, насыпал, растаскивал по вольерам.
Не все они были пустыми, кое-где все-таки с обитателями. И далеко не все они отнеслись с восторгом к моему появлению. Кто-то тявкал, кто-то рычал. При этом все дружно накручивали хвостами при виде Белецкой, а уж если она чесала за ухом, то просто на слюни все исходили. Меня б кто почесал. Но увы, я от нее ловил лишь подозрительные холодные взгляды, в которых явно читался посыл: шел бы ты домой, помощничек.
Фиг бы там! Не уйду.
— Яна! — раздался окрик Игоря, — там Степан Константинович пришел. Тебя зовет!
— Бегу! — тут же встрепенулась Белецкая.
— Что за Степан? — поинтересовался я, наблюдая за тем, как проворно она убирает инвентарь, стаскивает грязные перчатки и направляется к главному зданию.
— Не твое дело, — бросила на ходу и дальше.
В этот момент во мне поднялось страстное желание послать ее и уйти. Пусть копается в этой грязи, с этими плешивыми шавками, а я не нанимался.
«А тебя никто и не приглашал, — снова подсказал гадкий внутренний голос, — можешь сваливать, она точно не расстроится, наоборот убедиться, что ты конченый говнюк, пасующий перед трудностями.»
Такой расклад меня категорически не устраивал.
Делать нечего, придется самому знакомиться с неведомым Степаном.
Яна шла впереди, активно накручивая булками и о чем-то весело разговаривала с Игорем, а я плелся позади и злился, представляя, как хватаю этого Игоря за холку и с размаху носом об стену. Той же участи вполне мог удостоиться и парень, которого мы встретили на входе. Янка приветливо помазала ему рукой, а он расплылся в улыбки, как те плешивые дворняжки в клетках
Что-то вокруг нее слишком много всяких придурков вертится!
— Ян, готова? — навстречу нам, на ходу натягивая белый халат, вышел высокий плотный мужчина лет пятидесяти.
— Конечно, Степан Константинович.
— А это…— он вопросительно посмотрел на меня.
Яна обернулась, снова смерила недовольным взглядом:
— Ах, это…мой…брат. Максимка. Пришел помочь.
— Похвально, молодой человек, похвально. Идемте, посмотрим, примет он вас или нет. Он у нас парень добрый, но нервный. Гошу и остальных — не признает. Только к Яне тянется.
— Они к ней все тянутся, — с нескрываемой гордостью подтвердил Игорь, вызывая стойкое желание подраться, — все. Я ушел.
Вали, давай! И без тебя разберемся.
* * *
Я вопросительно посмотрел на Белку, но та лишь нос задрала и со скучающим видом отвернулась. Зараза, хоть бы намекнула, что за парень такой, который только ее и признает.
Сначала я подумал про человека, даже поревновал немного, потом сообразил, что вряд ли в приюте будут лечить людей, скорее это какое-то животное. Почему-то представился кот. Дикий, взъерошенный, с безумным блеском в глазах. Эдакий комок ярости на четырех лапах.
Ладно, буду разбираться походу.
Мы зашли в комнату, где стояли большие клетки для «особых» пациентов, тех кто не мог жить на улице и нуждался в лечении. В самой ближней клетке действительно сидел котяра самого бандитского вида. Серый, лохматый настолько, что не видно, где морда, где хвост. Только Яна почему-то не к нему пошла, а в другой конец комнаты.
— Привет, малыш! — с этими словами она щелкнула задвижкой и распахнула дверь.
Хромая и поджимая забинтованную заднюю лапу, к ней вышло нечто большое и черное, с защитным воротником на шее.
— Это кто? — я подозрительно кивнул на «малыша».
— Это Персик. Кане-корсо, — Яна бесстрашно трепала большую черную голову. Держа больную лапу навесу, пес привалился к ней боком и вилял своим куцым обрубком.
Он был изнеможён и тощ, как скелет, но в лучшее времена в нем было, наверное, килограмм пятьдесят.
— Он у нас появился пару назад, — Степан Константинович, начал неспешно раскладывать инструменты, — нашли его за городом, на привязи. Случайно ранние грибники на бедолагу наткнулись и привезли к нам. Лапа у него была вся разбита. Гнить начала. Нам с Яной пришлось опарышей из раны выбирать.
Я попытался представить Белецкую за этим занятием, и понял, что ни черта не знаю свою сводную сестру. В моем окружении больше нет таких девушек, чтобы могли из раненого пса личинки вытаскивать.
— Мы уже не узнаем, как он там оказался, кто над ним издевался, а потом оставил умирать на привязи. Спасли и ладно. Он парень неплохой. Только людям перестал доверять. Да, Персик?
Пес больше не вилял хвостом и угрюмо наблюдал за приготовлениями доктора. Будто понимал, что его ждет очень неприятная процедура.
— Давайте его сюда.
— Пойдем малыш, — Яна потянула его за ошейник, и псина покорно похромала следом за ней, — помогай, Макс. Чего стоишь…как не родной.
У меня что-то руки вспотели.
Если честно, я не особый любитель собак. Особенно вот таких, у которых пасть больше моего лица. Почему ни кот, ни чихуахуа, а вот этот вот черный монстр?
Но деваться некуда, раз сам пришел.
Мы помогли ему забраться на металлический стол, мне досталась почетная должность держателя зубастой головы, а Яна стала помогать доктору распутывать бинты, пропитанные сукровицей и чем-то желтым. При этом Белецкая неустанно болтала, рассказывала, какой это хороший пес. Не для меня рассказывала, а для того, чтобы этого самого пса успокоить. Ведь стоило ей замолчать, и он тут же напрягался, начинал нервничать, и где-то в глубине могучего тела зарождалось тихое рычание.
— Кто у нас такой красивый мальчик? — ворковала она, подставляя доктору корзину, в которую отправились грязные бинты, — такой смелый. Умный…не то, что некоторые.
Пес будто понял, что это шпилька в мой адрес. Повернул ко мне морду и шумно обнюхал.
— Привет, — только и смог сказать я.
В ответ он зевнул, демонстрируя розовую пасть, полную зубов. Эх ты ж, е-мое… У меня аж в животе что-то дрогнуло, и я искренне, но очень малодушно порадовался, что на нем защитный конус.
— Погладь персика, — скомандовала Яна, — он ждет.
Он ждет, когда я предложу ему сожрать мою руку, или ногу.
Под насмешливым Янкиным взглядом и я быстро провел по жёсткой холке:
— Все погладил.
Когда все бинты были сняты, меня чуть не передернуло от отвращения и жалости, потому что задняя лапа у пса походила на сильно обглоданный окорочок. Это какими тварями надо было быть, что бы с живым существом такое сделать?
