переживай. Мне было хорошо с тобой. Спасибо за твое время, Арина.
— А как же контракт? — рывком встает на колени и хватает меня за руку.
Поворачиваю голову и смотрю на нее. Огромные серые, как грозовое небо, глаза, покрасневший курносый носик, ярко-алые пухлые губы и россыпь веснушек, которые хочется расцеловать. Уже нельзя. Уже не моя.
—Я просто порву его, — обещаю я и поднимаю руку, чтобы затушить окурок в раковине. — Поужинай со мной в последний раз, и я отвезу тебя домой.
Лучше бы отпустить мой рыжий лучик солнца сейчас, но расставаться тоже нужно красиво: с хорошей живой музыкой, дорогим вином и памятным подарком в бархатном кейсе.
— А если я не хочу разрывать контракт? — слова ее жгут огнем, а взгляд пытает своей жалобностью. — Я виновата. Я воровка. Я должна быть наказана.
— Ты искупила свою вину. И ничего мне больше не должна, — выдавливаю я монотонным голосом.
Мы просто смотрим друг на друга. Прощупываем один другого. Она не готова уйти, а я с трудом могу разжать затекшие пальцы. Но пора отпустить. Я не хочу, чтобы она сгорела. Стала как Настя. Я, наконец, понял, что в ней не так. Настюша стала пустой оболочкой, потому что я выпил ее досуха. Арише такого не хочу.
— Но вы все еще должны мне месяц, Господин, — тихо проговаривает она, хватаясь за контракт, в действительности не имеющий юридической силы. — Я хочу остаться. Я понимаю, что это временно, что это игра. Я буду хорошей девочкой. Я обещаю не влюбляться.
Мое сердце обрушивается на дно пропасти кровавым ошметком. В ушах звенит ее подрагивающий голосок, а умоляющий взгляд сводит с ума.
Смотрит на меня так, как я люблю. Говорит, что я хочу слышать. Движения же такие, что у меня дух захватывает от их незрелой сексапильности.
Я втихаря ощупываю пол под собой. Опора плывет, как и моя голова. Я хочу собрать пальцами слезинки с веснушчатых щек и отправить их, сладко-соленые, в рот, а потом — смять поцелуем покрасневшие губы с тонкими белесыми шелушинками.
Всего месяц, даже чуть меньше. Она умная девочка со здоровой психикой, просто в ней ярка сабмиссивность. Мы расстанемся, и Ариша переболеет мною как простудой. Все случившееся между нами станет лишь приятными воспоминаниями. Ничего больше.
Я на секунду прикрываю глаза и провожу ладонью по лицу. Не могу отказаться от искушения. Слишком уж оно велико. Такая, как Арина, одна на миллион. Идеально подходящая мне Сабмиссив. Глупо прекращать все прямо сейчас. Расточительно.
— Я никогда не позволял своим Сабмиссив таких вольностей, но тебе даю право уйти в любой момент, — оглашаю я новые правила уже привычной игры. — Такие, как я, не используют стоп-слова, но как только ты почувствуешь, что сгораешь, что я для тебя больше, чем временное увлечение, просто скажи слово «баста».
— Спасибо, мой Господин, — она нервничает так сильно, что слова дрожат, словно их прокаливают над пламенем свечи.
Ариша бросается ко мне. Упирает ладошки в пол по обе стороны от моих бедер. Заглядывает мне в глаза и облизывает свои пересохшие губы. Провоцирует меня. Хотя нет. Это благодарность. Дрожащая, раболепная благодарность. Такую испытывают наркоманы в ломке, когда внезапный благодетель вдруг протягивает дозу, за которую можно сдохнуть.
Я обхватываю высокие скулы пальцами и притягиваю девочку к себе. Накрываю ее губы своими, наслаждаясь их теплом и упругой мягкостью. Раскрываю их кончиком языка и провожу им по зубам. Надавливаю, принуждая ее открыть рот.
Она послушно впускает меня в свой горячий, жадный ротик. Посасывает кончик моего языка, тихо постанывая. Пожалуй, это один из самых насыщающих поцелуев в моей жизни. Дикий, доверительный, до развратности мокрый, и страстный.
До безумия хочу разложить ее прямо на прохладной плитке. Но одергиваю себя — нельзя давать Сабмиссив столько власти над собой. Не она решает, когда что случится.
Отрываюсь от ее обсосанных губ и усаживаю малышку голой попкой к себе на колени.
— Можно мне спросить, мой Господин? — проговаривает несмело, уложив мне голову на грудь.
Прижимаю ее покрепче к себе и вслушиваюсь в резко участившееся сердцебиение, которое токкатой отдается в моей собственной грудной клетке.
— Ага, — даю я ей поблажку.
— У вас может быть несколько Сабмиссив в одно и то же время?
На тонкий лед ступила, девочка. Ее пульс ринулся в стратосферу.
Как же она хочет стать моей единственной. Закрыла глаза на Крис, но не может проигнорировать мои параллельные тематические отношения. Инстинктивно понимает, как важна Тема для меня.
— Нет, — качаю головой, отсекая ее страх.
— Вы можете мне пообещать, что не будете с другими девочками в этот месяц? — выдыхает она фразу, на которую удивительно, что отважилась.
А вот это уже наглость. По моему телу пробегает приятная дрожь. Напросилась девочка. Нарвалась на наказание чуть более жесткое, чем день с вибратором внутри.
— Ты слишком дерзкая, девочка, — отзываюсь я и рывком укладываю ее животом на свои колени. — Будешь наказана.
— Простите меня, мой Господин, — лепечет она, напуганная тем, что все может оборваться, толком не возобновившись.
Я задираю рубашку и провожу пальцами по запачканной тягучей, прозрачной смазкой промежности. Застонала, дернулась. Я не тороплюсь — время терпит. Томить и мучить ожиданием — это так сладко.
Вталкиваю в нее палец до самого основания. Ерзает и стонет от моих грубоватых движений внутри своего тела. Думает, что все закончится легким фингерингом. Но нет. Я резко вытаскиваю палец и размазываю смазку по бледным ягодицам. Пока еще бледным.
Отнимаю руку от попки, чуть размахиваюсь и оставляю на ягодице хороший шлепок — половинка нежного «персика» залилась румянцем, а Ариша задрожала и вскрикнула. Не ожидала малышка.
— Ты же больше не будешь наглой, скверной девчонкой? — спрашиваю, шлепнув ее по второй ягодице.
Теперь рваный румянец накрыл всю попку красноватыми пятнами.
— Нет, мой Господин, — проговаривает, судорожно хватая воздух открытым ртом.
