За окном стремительно темнеет. Мансур оглушительно щелкает мышкой — ведет войну с зомби или с другими танчиками, мне не видно отсюда, а вот Максут уже не таясь приспускает спортивные штаны вместе с трусами обнажая микроскопический пенис, бурой головкой торчащий из копны волос.
Фу, чувствую, как горлу подступает спазм. Его же глаза подергиваются поволокой, совершенно не обращая на своего подельника никакого внимания, бандит принимается быстро орудовать кулаком, не сводя глаз с моих сосков.
И хотя между нами расстояние в целый метр, я все равно будто бы физически ощущаю его насилие надо мной.
Я пытаюсь закрыться и отвернуться, но гортанный окрик и угроза, заставляют меня вернуться в исходную позицию.
Бандит выплевывает небольшую порцию семени прямо на пыльный в крошках ковер, и обтерев ладонь об трусы, заправляет обратно свой детородный орган.
И хотя он не тронул меня физически, но у меня полное ощущение изнасилования, ничего общего с возбуждением от того как, например, дрочил Сулейман в душе это не имеет.
Мне хочется помыться от того, что мое тело использовали столь мерзким способом, но я даже не представляю, как у меня тут будут обстоять дела с гигиеной и туалетом.
— Кушать хочешь? — выспрашивает бандит, той самой рукой потянувшись за пакетом с какой-то снедью.
— Нет! — мотаю я головой в ужасе.
Максут ужинает в одиночестве, а потом, расстелив себе на полу матрац заваливается спать прямо в одежде. Свет никто не включает, в темноте лишь мерцание экрана ноута, да клацанье мышки Мансура.
Я тоже прикладываюсь на диван. У меня болит голова и ужасно хочется кушать. Наверно завтра, на завтраке, все же кочевряжиться не стоит, а стоит поесть хорошенько, если конечно меня будут этим завтраком кормить, и если вообще доживу до утра…
Ибо эта мышка, вернее ее клацанье! Мигрень достигает такой концентрации, что я уже не в силах себя контролировать.
— Пожалуйста, перестаньте! — прошу я первого бандита как можно корректнее.
Ноль реакции. Еще бы, ведь он в наушниках!
Тогда я привстаю и подхожу к нему, хочу тронуть за плечо, но что-то останавливает меня! Он в игре — полностью погружен процессом. Второй же бандюган похрапывает на полу!
Что это значит? Это значит, что пора валить, раз на меня никто не обращает внимания. На цыпочках, как можно тише, я выхожу в коридор. Ключи небрежно валяются у обувницы. Господи, хоть бы замок не скрипел… Проворачиваю ключом и… вот она свобода!!!
Холодно ужасно, в подъезде у меня зуб на зуб не попадает, но что делать?! У меня ни денег, ни телефона, ни куртки, и осенняя холодная ночь. От страха и ужаса я не соображу, куда мне сейчас идти. Но вот дверь в подъезд едва ли не выбивается ногами, и на улицу вдогонку за мной выбегают бандюганы.
Я срываюсь с места, бегу что есть силы, но, во-первых, мой живот сильно сковывает движения, во-вторых, я в огородных шлепанцах, они скользят по мокрому после дождя асфальту и тоже замедляют мой бег.
— Ай сучка гребанный! Стой! Стырлять буду! — орет один из бандитов.
Я бегу и лишь молюсь, о том, чтобы произошло чудо! Я жажду появления Сулеймана ничуть не меньше манны небесной! И врезаюсь в стальной мужской пресс…
Вдыхаю ни с чем не сравнимый, такой полюбившийся мне, ставший почти родным, мужской запах…
— Нина… как ты, любимая моя?! — выдыхает мне в ушко Сулейман.
Он ощупывает меня, осматривает, а эти ублюдки практически вплотную приближаются к нам.
Сулейман резким движением прячет меня, прикрывая собой, одновременно вытаскивая из кобуры пистолет.
Раздаются выстрелы. Отчаянно матерясь, бандиты падают на асфальт и корчатся от боли, прижав колени к животам.
— Ты убил их?! — ужасаюсь я.
Я никогда до этого дня не видела ни оружия, ни настоящих смертей так близко, и мне страшно… очень страшно.
— Нет! — отвечает мне Сулейман почти с нежностью. — Охота была бы об них мараться. Колени прострелил только. А надо бы и яйца. Няш, они тебя трогали?!
— В каком смысле? — от волнения я не совсем соображаю, что говорю.
— Ну, в прямом! Насиловали?!
При этом глаза Сулеймана наливаются алой яростью, а палец так и норовит нажать на курок.
— Нет, не трогали! — поспешно заверяю я миллиардера.
— А где главный мудила?
— Не знаю, Артур выкрал меня из деревни, и привез сюда, а сам…
— Я понял, Няш. Замерзла? — Сулейман обращает внимание на то, что я практически раздета в десятиградусную ночь. Он немедленно снимает с себя пиджак, укутывает меня в него. Поднимает на руки и бережно несет в автомобиль.
— Ты не ранена, Няш? В больницу отвезу? — он такой заботливый и испуганный за меня, а я так благодарна ему, за то, что спас от этих уродов, что начинаю плакать. — Ну что ты… — неумело утешает меня отец моего ребенка, — не надо, любимая! Не плач, я чуть с ума не сошел, когда ты сбежала от меня. Я все понял, Няш!
— Что ты понял?
— Я хочу жениться на тебе, Няш! Ты выйдешь за меня?
Ушам своим не верю. Он что, серьезно?
— А как же Кошмара? — задаю я логичный вопрос, продолжая всхлипывать.
— Я знать ее не хочу. Ты — моя единственная. Моя любимая! Слышишь?
Но я все еще не слышу его главных слов. Меня сейчас больше интересует ситуация с его женщинами.
— А как же ее ребенок?
— Да дура, она, Няш! Нет у нее никакого ребенка!
— Как это нет? — удивляюсь я. — Она что потеряла его?
— И не было никогда. — усмехается миллиардер. — Хер его знает, где она раздобыла тест и заключение узи.
— А как ты узнал? — все еще не верю я.
— А я к ней в трусы полез. Не подумай, что за сексом, нет, почувствовал я неладное. В общем, полез, а у нее из п… кхм, из дырки шнур от тампона торчит. Ну я и потянулся за него. Выдернул. А там…
— Потоп?! — удивляюсь я.
— Еще какой, — ухмыляется Сулейман. — Беременная она, ага. Ну я и вывел ее на чистую воду. Прижал к стенке, пригрозил, она и выдала мне, что соврала, чтобы меня удержать.
— Похоже ты рад, что Кошмара соврала тебе на счет ребенка…
— Конечно рад! Ведь детей я хочу только от тебя!
— И что ты сделал с Кошмарой за вранье?
— Ничего. Баб я не трогаю. Просто вычеркнул ее из своей жизни. Если раньше я хотел откупиться от нее квартирой или машине, то сейчас пусть сосет хер. Вот только не мой!
А дальше со мной случается нечто вроде ступора. Наверно, психика защищает меня от стольких событий за один день, и я проваливаюсь в некоторую темноту — смутно, словно через вату я чувствую поцелуи Сулеймана на себе, пью воду, которой он меня отпаивает в теплом салоне автомобиля. Вижу через стекло, как прибыла полиция и вяжет этих бандитов, запихивая их в полицейский «бобик». Смутно рассматриваю, как миллиардер общается с лейтенантом полиции, прибывшим на место преступления. На секунду боюсь, что повяжут и Сулеймана вместе с этими говнюками, но нет, пожав друг другу руки, мужчины расходятся каждый по своему автомобилю.
— Тебя не арестовали? — спрашиваю я сквозь сон.
— Я — самооборонялся. — заявляет мне Сулейман. — При них так же обнаружили стволы, а еще они удерживали тебя, беременную девушку, в плену. Меня конечно вызовут в участок, но мой адвокат все решит, за это не переживай. Вот если бы я завалил этих козлов, тогда был бы другой разговор, а так, за оцарапанные коленки ничего мне не будет!
Глава 47
— Дыши, любимая! Дыши, как нас учили на курсах, помнишь?!
Я стараюсь дышать, изо всех сил, но боль такая адская, будто у меня дикобраз в животе ворочается и колючками по пояснице шкрябает!
Да, все верно. Я рожаю. Вернее, мы с Сулейманом рожаем нашу девочку. Он сам вызвался присутствовать на родах, за что я ему очень благодарна. Он хотя бы немного меня развлекает тем, что дышит лучше чем я, смешно раздувая щеки и краснея от натуги. Тоже тужится, молодец, а я вот не молодец, никак не могу сосредоточится, а только воплю от дикой боли.
Кесарево отмела сразу, дурочка, все еще боюсь операций. Ага, самая умная. Но почему мне никто не сказал, что роды — это пипец как больно?!
