Сейчас все кажется чужим и невзрачным. Я чувствую, что в этой комнате я чужой. Тем не менее заставляю себя подойти к дивану и упасть на него.
— Светлана хорошая девочка, у нее свой бизнес и ребенок. Но это ведь не проблема, правда? Главное, что она нашего уровня.
Мимо ушей пропускаю все, что касается очередной девушки. Меня клинит на другом, что значит «поверила в твою смерть». О чем она говорит?
— Что там со смертью? Только не говори, что ты заживо меня похоронила, лишь бы сохранить положение в обществе?
Снова тишина.
На этот раз она длится намного дольше. Неуверенно бросаю взгляд на экран, чтобы убедиться, что мать до сих пор на связи. Последнее время она и так меня пугала, а сейчас… я не знаю, как поступить. Особенно сейчас, когда узнаю о том, что где-то здесь, в родном для меня городе, есть моя могила.
Неужели Аля права?!
— Если ты сейчас не расскажешь всей правды, я приеду к тебе, и поверь, тогда будет намного хуже.
Упираюсь взглядом в потолок и думаю, насколько надо потерять себя, чтобы опуститься до такого уровня. Ниже плинтуса просто. Когда отец лишил ее финансирования, я полностью был на его стороне. И только после аварии пересмотрел свои приоритеты, взглянул на свою жизнь со стороны и понял, что, какая бы ни была, она моя мама.
Втихаря от отца время от времени я помогал ей с финансами, догадываюсь, что он обо всем знал, но по-умному решил промолчать. Он никогда не запрещал мне набивать свои шишки. Говорил, что свои ошибки я должен исправлять сам, потому что только так я научусь ответственности.
Одну из них я должен исправить в ближайшее время.
— Да ты смеешь обвинять меня в чем-то? Я ради тебя стараюсь, чтобы ты счастлив был!
Делаю глубокий вдох — не помогает.
— Смею! И по-прежнему жду от тебя честного ответа.
— Я сказала, что ты не выжил, — от женского голоса, в котором нет ни капельки раскаяния, мне становится нехорошо. — Ну что я должна была делать? Пойми же ты, я не могла допустить, чтобы ты испортил свою жизнь рядом с этой. У меня слов даже нет, чтобы описать ее. Худущая, невзрачная. Антон, ну она же совсем ни о чем…
— СТОП! Хватит, мама. Ты уже достаточно сказала про нее. Давай теперь вернемся ко мне? Итак, что там дальше?
— Попросила Степана, чтобы он во всем разобрался. Главной задачей было, чтобы она ни о чем не догадалась.
Тело покрывается холодным потом, футболка прилипает к спине. Страх, непреодолимый и всепоглощающий, сковывает тело, не позволяет не то что сказать — он вдохнуть не позволяет. Мысль о том, что женщина, которая меня породила, меня же и убила, пусть и фиктивно, чудовищна.
— И что он сделал? — ошеломленный сажусь на диван, упираюсь локтем в колено и устремляю пустой взгляд на единственную ее фотографию в этой квартире.
Я сфотографировал ее спустя два месяца, как мы начали жить вместе. Было утро. Она была в моей футболке. В черной, которую я дал ей в первую ночь. Она готовила завтрак, пританцовывая под нашу песню. Я не удержался и решил запечатлеть на память. Достал телефон и, пока она не видит, сфотографировал.
— Установил тебе памятник, — звучит еле слышно.
— ЧТО-О-О-О-О? Мам, ты совсем спятила, что ли? Какой на хрен памятник?
Подрываюсь с дивана и давай орать. Весь словарный запас, основанный на ненормативной лексике, вылетает из меня только так. Кто бы мог подумать, что родная мать способна на такую неслыханную, чудовищную подлость. Это надо же додуматься до такого, чтобы взять и сфабриковать смерть родного сына. И ради чего? Чтобы женить его на угодной ей невестке?
Сумасшедшая женщина.
— Она мне не нравится, — мать взвизгивает и резко замолкает. Чувствует, что достигла предела в своих грешных играх.
— Она нравится мне! — разом припечатываю все ее возражения на месте. — Я считаю, что этого вполне достаточно, чтобы ты впредь не влезала в нашу жизнь.
— Антон, но… — Жестко прерываю немногословный поток ненужной мне информации.
— Ее мачеха знала? — еще одна неразгаданная пешка в игре.
— Нет. Мне удалось ее обмануть, она тоже мне поверила.
— Какая же ты дрянь, — усмехнувшись, качаю головой. — Знаешь, я тут подумал и решила, что отец был прав. С сегодняшнего дня ты ни копейки от меня больше не получишь!
— Я твоя мать! — истошный крик становится для меня точкой невозврата.
— У меня давно нет матери, — сбрасываю вызов и, швырнув телефон на диван, отправляюсь в душ.
По идее, холодная вода должна остудить голову и помочь привести мысли в порядок, ну, или хотя изгнать из головы лишние бредни. Сбрасываю шмотки на пол и залезаю в душевую кабину. Вздрагиваю, когда холодные капли воды касаются разгоряченной кожи. Касаются, но ни черта не помогают. В голове по-прежнему каша.
Я не знаю, чего хочу больше. Немедленно рвануть в деревню, рассказать в подробностях все, что узнал от матери, или все же нажраться до поросячьего визга, а утром еще раз обо всем хорошо подумать, дважды переварить полученную информацию, взвесить все за и против и только после отправиться в деревню с докладом.
Я боюсь, что правда ее уничтожит.
Ранит хрупкое сердце, разрушит надежду на то, что люди способны меняться и становиться лучше. Пятнадцать лет назад я убеждал в этом себя и пытался убедить Алю. Она не верила, что люди способны на такой щедрый поступок, как измениться. И правильно делала. В нашем окружении мало кто изменился. Братец играл, Карима изменила не столько вновь появившаяся в его жизни София, сколько авария и смерть отца.
Я боюсь, что, узнав правду про мою мать, Аля просто сломается. Опустит руки и скажет: «Я же тебе говорила». А она ведь говорила. Много раз говорила, просто я не хотел слышать, не мог поверить, что моя мать на такое способна.
— Я просто ничего ей не скажу, пока время не придет.
21. Алевтина
Лето.
Яркая, разноцветная пора.
Я люблю это теплое время года, оно редко позволяет думать о прошлом. В голове не хватает места для мыслей, все они заняты теплой солнечной погодой, которая так и норовит согреть не только тело, но и душу. И, несомненно, голова занята огородом.
Временно власть надо мной берет жаркая пора, я погружаюсь в «растительный мир» и стараюсь не думать о том, что способно повлиять на мое настроение. Лето становится моим спасением, пусть и временным… пусть не всегда.
Солнечные дни сменяют короткие теплые ночи, мои любимые. Летними вечерами я люблю сидеть на крыльце, предварительно по макушку закутавшись в теплый плед, смотреть на темное небо, усыпанное миллиардами звезд, и думать… о том, что было бы с нами, будь все по-другому.
Каюсь. Даже летом я нахожу минутку, чтобы подумать о нем.
Безвозмездно дарю ему драгоценные ночи. Он задолжал их тысячи, как будет расплачиваться за мою доброту, ума не приложу.
Летом часто стоит ясная погода, и бескрайнее синее небо простирается над головой. Иногда я устремляю взгляд наверх и ищу фигурки животных. Радуюсь, словно ребенок. Только счастье длится до тех пор, пока в памяти не всплывают картинки из прошлого.
С Антоном мы тоже искали животных…
— Ну вот, снова я о нем? Это когда-нибудь закончится? — обращаюсь к себе и выпиваю стакан холодной воды с лимоном. В доме стало слишком жарко. — Интересно, что они там делают?
Подхожу к окну, аккуратно отодвигаю в сторону тюль, открывая вид в несколько сантиметров на прекрасный летний сад. Бабушка любила свой сад, гордилась деревьями в пышных зеленных одеяниях, сочной вишней и грушей. Любила большие ягоды клубники, что клонятся низко к земле, и восхищалась малиновым урожаем. Вот чего чего, а малины у нас всегда была в избытке.
Среди всей этой красоты порхают бабочки и жужжат мошки. И совсем не далеко располагается огород. Даже из дома, с расстояния в несколько десятков метров, я вижу поспевшие помидоры, завязанные на арках. А рядом своих мужчин.
Как бы странно это ни звучало, но они прекрасно вписываются в картину под душещемящим названием «Уютно дома». По телу прокатывается волна тепла, улыбка расползается на лице. Моргаю и чувствую, как по щеке скатывает слеза удовлетворения. Я так давно мечтала, чтобы все было так, как сейчас. Мечтала так сильно, что сейчас мне сложно поверить, что все это происходит наяву.
