Блядь, я ни в чём не могу ей отказать, когда она смотрит на меня ласковыми глазами с ореолом локонов в придачу. Я перевожу взгляд с пистолета на неё.
— Его жизнь теперь принадлежит тебе, делай с ней что хочешь. Кай теперь твоя правая рука, а не моя. Но если из-за него тебя убьют, клянусь, умрут все причастные к этому.
Валентина кивает и поворачивается к Каю, на побледневшем лице которого застыло ошеломлённое выражение.
— Она не может... что?..
Кай опирается обеими руками на спинку кресла и прислоняется к ней, словно ему требуется дополнительная поддержка. Может, она и правда ему нужна. Больно лишиться единственного, с кем, я думал, что пройду через всё. На кого я мог положиться в первую очередь. Но опять же я знаю, что если с ней случится что-то ещё, он умрёт, чтобы не допустить этого. Его кодекс чести не допускает иного.
— Есть новости о его местонахождении? — требую я.
Он переводит взгляд с Валентины на меня и обратно, словно не зная, к кому обращаться.
— Нет, пока ничего. Но мы получили сообщение от её отца.
Валентина разевает рот, и я притягиваю её к себе, обхватывая руками плечи.
— От моего отца? Как он?.. О, кто-то с вечеринки должен был сообщить ему, что видел меня.
— В этом и был смысл. По итогу он бы всё равно узнал о нашем браке, — говорю я ей. Затем обращаюсь к нему, — Отправь сообщение, что этому не бывать, и приведи сюда остальных, чтобы мы могли обсудить стратегию.
Кай кивает и достаёт телефон. Его лицо распухло от нанесённых мной ударов, а мои костяшки сейчас выглядят как рваный беспорядок. Во мне всё ещё бурлит достаточно гнева, чтобы забить его до смерти на полу командного пункта. Единственное, что стоит между мной и его смертью, это пять футов слишком большого количества грёбаного милосердия.
Валентина окидывает нас обоих взглядом и выбегает из комнаты. Когда она исчезает из виду, я шагаю к нему.
— Если что-то подобное произойдёт вновь, плевать, что я ей сказал, я собственноручно приставлю нож к твоему горлу. Понятно?
Кай вытирает кровоточащий нос рукавом рубашки.
— Понятно. Подобное не повторится. Я защищу её ценой своей жизни.
Я толкаю его.
— Ты должен был сделать это вчера.
— Эй! — кричит она. — Ты сказал, что он мой, и я не хочу, чтобы ему снова досталось.
Вэл встаёт между нами и прижимает пластиковый пакет со льдом к щеке Кая. Когда я вижу, как она прикасается к нему, мне хочется вырвать ему руки и выбить ими из него всё дерьмо. Это глупо, но я не в состоянии ничего с собой поделать. Я – единственный, кто имеет право к ней прикасаться.
— Не прикасайся к нему, мать твою, — цежу я, заставляя всё во мне сосредоточиться на чём-то другом. Валентина появляется в поле моего зрения и берёт меня за руку, затем прижимает ещё один пакет со льдом к моим содранным костяшкам.
— Я больше не прикоснусь к нему. Я не хотела тебя расстроить.
Я сжимаю её горло рукой достаточно сильно, чтобы она поняла, насколько я серьёзен.
— Если ты прикоснёшься к другому мужчине, любому мужчине, я убью его.
Валентина неуверенно кивает, и я чувствую, как она сглатывает под моей ладонью. Когда я отпускаю её, она обхватывает мои костяшки, и Кай собирается уходить.
Я хватаю его за руку, прежде чем он успевает уйти. Когда Валентина начинает вмешиваться, я смотрю на неё и посылаю ей предупреждающий взгляд.
— Что насчёт того, о чём я просил тебя позаботиться?
Кай указывает на коробочку на столе, которую я не заметил. Я даю ему выйти за дверь и беру коробку.
Валентине становится любопытно, и она заглядывает через моё плечо.
— Что это?
Я притягиваю её к своей груди и без труда сажаю на край стеклянного стола.
— Твой подарок.
Её глаза озаряет свет, и он рассеивает остатки всё ещё бурлящего во мне гнева. Боги, никому не под силу злиться, заглянув ей в глаза, на то мягкое, тёплое чувство, которое она вызывает во мне одним лишь взглядом.
Я открываю коробку и достаю из него сотовый, затем показываю его ей.
— Он твой. Здесь запрограммированы все наши номера. Так ты сможешь позвонить и попросить о помощи или заказать что-нибудь в интернете. Что бы тебе ни понадобилось.
— Ты... он мой?
Валентина чуть ли не в шоке смотрит на него.
Я откидываю прядь волос ей за ухо, но, конечно, они вновь выбиваются.
— Это просто телефон, ангел. Ты здесь не пленница. Ты принадлежишь мне, да, и я не хочу, чтобы ты ходила куда-то, пока мы не разберемся с Сэлом, но я всё ещё хочу, чтобы ты жила своей жизнью.
На её ресницах вновь появляются слёзы, и я смахиваю их.
— Не плачь, пожалуйста.
— Просто... Я не хочу знать, что делать. Имею в виду... Всю свою жизнь я провела в том доме в качестве козла отпущения для своего отца, а когда появился Сэл, всё стало ещё хуже. У меня были только его планы и мои планы по нашему освобождению. Теперь я не знаю, что с собой делать. Я ведь не могу просто оставаться здесь и жить в твоей постели.
— В нашей постели, — поправлю ее я. — И если тебе захочется этого, особенно когда у тебя появится симпатичный животик, в котором будет наш ребёнок, тогда ты будешь заниматься именно этим.
Валентина вновь широко распахивает глаза, и я вижу ту же панику на её лице, что видел и прошлой ночью. Возможно, сейчас она не в восторге от этой идеи, но вскоре она будет беременна моим ребенком. Мне не терпится избаловать их обоих и обеспечить их всем тем, чего я не получил в детстве.
— Можем мы... поговорить о чём-нибудь другом?
Раздвинув её бёдра, я встаю между ними, чтобы развязать халат ангелочка.
— Например? — спрашиваю я, после чего наклоняюсь, чтобы уткнуться в изгиб её шеи. Она льнёт ко мне, и мне нравится последовавший за этим вздох.
Валентина зарывается пальцами в мои волосы и прислоняется спиной к столу.
— Хотя, мы можем поговорить и после.
28
ВАЛЕНТИНА
Прошёл ровно месяц с нашего первого секса. В реальном мире люди наверняка не празднуют такие годовщины. Но для меня отдаться ему и чувствовать себя безопасно и комфортно — это повод отпраздновать.
Когда я просыпаюсь и не нахожу Адриана в постели, я знаю, что он уже работает, поэтому я одеваюсь и придумываю план. Для начала я пишу Каю. Он появляется через несколько минут, но отказывается входить в спальню, поэтому я веду его в комнату, из которой начала делать библиотеку.
Когда я захожу внутрь и закрываю за нами дверь, он выглядит так, словно готов сбежать. Как взрослый человек, проработавший в качестве правой руки моего мужа годы, может быть так напуган, когда мы остаёмся наедине? Знаю, что Адриан может ревновать, но я никогда не прикоснусь к Каю. Они оба теперь это знают.
Он пятится к двери, пока я изучаю обстановку в комнате.
— Мне нужна твоя помощь. Я хочу в честь годовщины приготовить Адриану сегодня особенный ужин. Ты случайно ничего не знаешь о его матери?
Он застывает, поворачивая дверную ручку.
Я смотрю на него, уперев руки в бёдра, и жду, когда он повернётся ко мне, на его лице застыла растерянность.
— Почему ты спрашиваешь о его матери?
— Он не особо о ней распространяется, но я знаю, что у них были особенные отношения. Не знаешь, она готовила ему что-нибудь особенное? Что-нибудь, что навеяло бы счастливые воспоминания.
— Уверен, он будет рад, что бы ты ему ни приготовила.
Мне кажется, что я упускаю что-то в его тоне. Кай отвечает слишком легко и непринуждённо, словно не хочет, чтобы я задавала вопросы. Но это касается вопросов к нему, или он не хочет, чтобы я спрашивала об этом Адриана?
— Почему ты так испугался? Это простая просьба. Могу спросить кого-нибудь другого, если ты не знаешь.
Кай преграждает мне дверь своим большим телом.
— Нет. В этом нет необходимости. Дай мне секунду подумать об этом.
Я дарю ему сладчайшую улыбку.
