— Здесь спальня. И спальня для гостей, — Пенни проходила мимо дверей и рассказывала, что за ними находится, — тут ванная. С горячей водой. Даже в душе, — она улыбнулась, вспомнив, какой погром устроила в доме Алека из-за холодной воды в душе, — и гостиная с кухней.
Интерьер квартиры был очень прост. Никаких изысков и даже новомодного ремонта с минимумом мебели. Вся квартира была выполнена на классический английский манер. За исключением кухни. Мать Пенни считала кухню только своей территорией, местом, где она могла быть самой собой, настоящей испанкой. Потому кухня разительно отличалась даже от самой гостиной, которая была отделена от кухни лишь деревянным массивным столом. Находясь в кухне ты будто оказывался в обычной испанской квартире. Тут были светлые стены и белые шкафы, но цветная плитка-мозайка и яркие детали, яркая посуда. Пенни ничего не меняла с тех пор, как родители переехали в Ирландию. Ей нравилось так, как здесь было.
Когда Льюис прошла в гостиную, с дивана на неё смотрела рыжая мордочка старого корги-пса.
— А это Арчи. Знакомься. — Пенни мягко улыбнулась Алеку и потрепала по голове корги, который в знак приветствия вилял хвостом, не поднимаясь с места, — Он уже очень стар и немного приболел. Я привезла его из Ирландии, чтобы попытаться продлить его беззаботную жизнь с помощью местных ветеринаров.
Пенни еще немного погладила пса и занялась пакетами. Она умышленно держала некоторую дистанцию и редко смотрела в глаза Алеку.
Во-первых, она чувствовала вину.
Во-вторых, она боялась, что слишком легко сдастся, просто взглянув в его глаза. Теперь они находились на её территории, а это много меняет и расслабляет.
— Мы можем просто молча готовить и есть. Можем попробовать поговорить, — Пенни осторожно начала разговор, когда стала вынимать продукты из пакета, — но, пожалуйста, открой вот это вино, — она протянула бутылку Алеку, — это белое сухое. Оно понадобиться для паэльи. Ничего не имеешь против морепродуктов вперемешку с мясом курицы и кучей риса? — Пенни посмотрела в его глаза.
Всё. Она пропала.
АЛЕК
Между ними только хлипкий откидной прилавок. А еще полгода молчания и уродливая ссора накануне. Да какая ссора. Он сорвался на бедную девочку, как одичалый. Зачем-то прокручивая после ее ухода тот вечер, Алек спрашивал себя, почему. Почему не сдержался и не ответил мягче. Ее полные обиды глаза сверкали алмазами под толстой пеленой слез. И слова ее все крутились в голове.
“Мог бы сказать что-то вроде не хочу об этом говорить, Пенни”. Мог, мать твою. Почему не сказал? Потому ли, что хотел ее обидеть? Честный с собой майор Лестер мог ответить точно: лучшая защита нападение. Золотое правило любой войны, а он проигрывал эту битву, позорно, с разгромными потерями. На кону стояла отвоеванная свобода от зависимости. Зависимости куда более страшной, чем курево и бухло. Эмоциональное рабство.
Он помнил, как больно ударил под дых развод. Как до последнего верил, что жена окажется на его стороне, что поймет, не поддавшись всеобщей истерии, что она-то точно знает его не монстром. Знает, что он никогда не отдал бы тот проклятый приказ, если бы не был уверен: спустить десант, это привезти домой в Британию сотню мальчишек в закрытых гробах. Он ведь нутром чуял, что за спинами всех этих детей и стариков дула наготове. И если выбирать между своими ребятами и этими чужими ему людьми… Он защищал тех, кого обещал под присягой. И не жалел о своем поступке даже сейчас. Из того боя, после взятой высоты, не вернулось всего трое вверенных ему ребят. И погибло двести с лишним гражданских по официальным данным.
— Ты угробил две сотни невинных душ, Алек. Одним своим словом, — холодные пики глаз жены сверлили его ненавистью. Зачем вообще пришла на свидание, пока его содержали под стражей в ходе следствия? Такой он видеть ее не хотел. Этот ее взгляд принес куда больше боли, чем все его ранения вместе взятые. Слишком неожиданно. Нет ничего хуже, чем разочарование в том, кому верил, как себе.
— Я обещал жене вернуться живым, улетая. И те ребята тоже, наверняка, обещали, — холодно бросил он с сожалением, ища в ее взгляде хоть что-то. Надеясь, что все это просто от того, что на растеряна. Ей трудно. Голодные стервятники-журналисты, бестактные знакомые… На нее свалилось так много, что тонкие ее плечи не выдерживали. Он оправдывал ее и после ухода, и даже после увиденных бумаг на развод. Отрезало только после интервью. Одно дело решить, что ты не можешь жить со всем этом и совсем другое смешать с грязью имя человека, которого ты вроде как любила. Что это за любовь такая? Если вся она примерно по одной цене, то ему и задарма не надо. Ни любовей, ни дружбы.
Придерживаться этой формулы было легко. Отгородившись от мира, в одиночку в лесу, где и не в кого ухнуть с головой, даже если совсем уж тошно от беспроглядного своего одиночества. А Алек, тот, прежний, никогда и не был одиночкой. Даже наоборот — любил людей, посиделки в баре, выезды на природу шумными компаниями, веселые шутки под грифом 18+. И когда Пенни вдруг поддела его броню, выудив желание подшучивать над ней, любуясь, как краснеют в смущении щеки, Лестер понял, что надо это обрубить. На корню. Пока не поздно. Потому что у них совершенно разные жизни. Потому что она уйдет через сутки. С чего бы ей рискнуть остаться? В глуши, с мужиком, который ничего ей не мог предложить, кроме шале без горячей воды в душе и коллекции травяных чаев. А еще побудки от ночных кошмаров и ноющие по осени на погоду старые раны. Так себе багаж.
Алек заметил, что Пенни взяла протянутую карту так аккуратно, чтобы пальцы их даже не соприкоснулись. Усмехнувшись, перевел взгляд на лицо.
Я свободен до утра, девочка. Но это не то что ты хочешь услышать, вероятно. И точно не то, что я готов озвучить.
— На ужин я бы остался, если приглашаешь, — растерянность ее такая милая и очевидная, отразилась в его глазах улыбкой. Забытой, похороненной на полгода, с того вечера. Да и кому ему было улыбаться в глуши? Дейзи? Она предпочитала почесывания пуза, а не вот эти социальные проявления внимания.
Он хотел бы сказать, что готов подняться к ней прямо сейчас даже если холодильник ее пуст и вместо ужина в меню только десерт. Но странный их диалог нарушил влетевший в магазин ураган. Бывают такие люди-тайфун. Они появляются, тут же заполняя собой все. Их слишком много. Громкие, экспрессивные, самоуверенные. Очевидно, этот тип состоял с Пенни в близких достаточно отношениях.
Смазливый, говорливый. Таких в учебке ломали и нагибали первыми. Закон жизни. Алек смерил вошедшего равнодушным взглядом, гадая, какие у них в Пенни отношения. Усмехнувшись, на понятливость парня и то, как поспешно он ретировался, Алек думал, что за сакральная там связь, что намек Пенни он понял без слов. Потому что не в первый раз? Эта мысль неприятно свербила где-то в мозгу. Не хотелось думать, что для нее это обычное дело вот так вот. В его голове Пенни осталась смущенной и неловкой девочкой, которой ну никак не дашь тридцатки. Вся вот эта грязь не вязалась с ее образом. Он снова ошибся в женщине? Что ж, прецеденты имелись.
Что ты есть, Пенни Льюис? Почему так хочется протянуть руку и содрать с тебя следы других мужиков. Сколько ты успела попробовать за эти полгода? Пару? Пару десятков?
— У него? — изогнув бровь, хмыкнул Алек, забирая звякнувший пакет. Или у тебя? — Ничего себе у вас дружеские вечера на двоих, — шатнув пакет с бутылками в сторону, Лестер закусил губу, сдерживая саркастическую усмешку. — Не знаю, как ты, но я столько не выпью, — а если выпью, то добром это не кончится, Пенни. Я трезвый-то от одного твоего взгляда думать перестаю. При таком раскладе пить мне точно нельзя.
Проскользнув мимо него, Пенни обдала Алека ароматом духов. Чем-то сладким и невероятно манящим. Или дело вообще не в духах? Только в ней одной? Хорошо, что руки заняты пакетами, легче сдерживаться, чтобы не ухватить за запястье. Так легко пошатнуть баланс на лестнице и вот она уже летит в его объятия, обтянутая белой футболкой грудь вжимается в его собственную. И эти сочные, лишенные помады губы так близко.
